— А где мы? Знает кто? — вновь спросил Йолташ, крутя перед глазами лампадку. Белоголовый рассказчик мотнул головой, глянув на приятелей. Паренек с пушистыми ресницами подошел ближе, зыркнул исподлобья на белоголового и твердо сказал.
— В крепости на холме. Мы в крепости на холме.
Белоголовый дернул плечом и вскинулся.
— Дурак, — начал он. — Сколько раз…
— Тихо, — оборвал Йолташ. Он понял, что это давний спор.
Двинувшись обратно к тюремщику, он стал разматывать его тряпье.
«Мы шли тропой добрых, это я успел увидеть. А дом на скале стоит подле крепости. Выходит, малой прав. Однако наставник рассказывал, что облазил всю крепость и ничего не нашел, — думал Йолташ, складывая рядом широкие темные ленты одеяния тюремщика. — Но с той поры столько воды утекло, что всё могло измениться».
Раздев тюремщика, он принялся наматывать его тряпье на себя — поверх штанов и рубахи. С непривычки получалось так себе, но белоголовый принялся помогать и дело пошло веселей.
— Вы мне верите? — спросил Йолташ, делая последний виток на голове, и глянул на притихшую ребятню. Дышать стало тяжело, он вспотел. Те несмело кивнули.
— Ты свинью убил, — пожал плечами пацан с пушистыми ресницами. — Я тебе верю.
— И я! — подскочил белоголовый.
Йолташ натянул сапоги тюремщика — они оказались впору и слегка притопнул. Хорошо!
— Тогда забирайтесь обратно за решетку, — поднялся ропот и Йолташ поднял руку. — Дверь не закрывайте, а прикройте. Видели, как я цепь накинул перед тем, как свинью убить? Вот и вы вроде того.
Ребята пошушукались и зашли обратно в свою каморку. Йолташ прикрыл дверь. Цепь на левой руке слегка звякнула, когда он задел прут решетки. Кое-как он оттащил из коридора в свою камору тело тюремщика.
— Я огляжусь по сторонам и мигом назад, — прошептал он.
— Без нас не уйдешь? — спросил тот, что с пушистыми ресницами.
Йолташ помотал головой и отошел от решетки. Пройдя по коридору, подошел к двери и прислушался. Пение не утихало. Йолташ осторожно снял засов, слегка приподнял дверь на петлях, чтоб не скрипела, и медленно открыл. Напротив двери высилась покосившаяся стена, из которой то тут то там вылезали из кладки камни. Казалось — ткни в стену пальцем, и она рухнет. Пение доносилось из-за стены. Слева коридор засыпало рухнувшим сводом. Йолташ повернул направо и двинулся вдоль стены. Через пару десятков шагов вдалеке показался проем и льющийся из него дневной свет. Оставаясь в тени, Йолташ приблизился и глянул наружу.
Посреди развалин и разросшегося кустарника виднелся небольшой круглый дворик, в центре которого лежала плоская плита из гладкого мрамора. Когда-то мрамор был нежно-розового цвета, но сейчас весь заляпан бурыми потеками. На нем лежал мальчишка. Горец без труда узнал патлатого, — тот лежал в беспамятстве, совсем как сам Йолташ недавно. Вокруг мрамора на расстоянии пары шагов плечом к плечу сидели замотанные в темное фигуры. Они раскачивались из стороны в сторону и пели заунывное на незнакомом языке. Горец только и смог, что разобрать то самое «дианадохус калас».
Один из замотанных с открытым обезображенным лицом подошел к плите. В руке у него Йолташ заметил небольшой кривой нож. Горец разглядел, что у жреца нет не только носа и ушей — у того напрочь отсутствовали и губы.
«Мое место не здесь, — с отчаяньем подумал Йолташ, словно уговаривая сам себя. — Мое место не здесь, я охранник наследника Дана Дорчариан».
Веки бездвижного патлатого дрогнули.
Олтер
Остах решился. Тумма-таки смог донести до несгибаемого наставника, что способности дваждырожденного — это оружие. А оружием нужно научиться владеть.
— Оружие, — задумчиво пробурчал дядька. — Оружие.
Наставник повернулся и открыл ларь за спиной. Повел пораненным плечом и разложил на столе кольчугу рядом с тесаком.
— Помоги вздеть, — велел он повеселевшему Барату. Я радостно подпрыгнул, и дядька рявкнул на меня. — Чуть что — падаешь наземь. Камнем!!! — припечатал он. Я закивал, соглашаясь.
Тумма протянул руку и осторожно, двумя пальцами потрогал лежащий на столе тесак. Такую застенчивую улыбку на темнокожем лице я увидел впервые.
— С твоей клятой повязкой на глазах не понять толком, — разгладил кольчугу на груди Остах. — Чего лыбишься-то?
Тумма с неожиданной лаской погладил оружие и убрал руку. Повернулся к дядьке.
— Когда-то давным-давно я ходил на корабле, Рыбак, — тихо сказал гигант. — Тесака у меня было сразу два. Больше и тяжелее, чем твои.
— Сразу два, — хмыкнул дядька, подняв бровь, и смерил Тумму оценивающим взглядом. Решив для себя что-то, наставник вновь полез в ларь. Вскоре Остах выложил на стол еще два тесака, точные копии своего. — Держи. Других — больших и тяжелых — нету, — усмехнулся он.
Тумма вцепился в клинки и уже не мог выпустить их из рук. Тесаки, следуя один за другим, с гудением рассекли воздух, а затем запорхали перед великаном — один отводил удары, а другой наносил. Еле слышно Тумма запел фальцетом, уклоняясь и нанося удары невидимому врагу. Дядька уважительно цокнул языком.
— Заваруха начнется, — первым пойдешь, — подытожил он.
Мы стояли в Предвратье под библиотекой в полнейшей темноте. Пришел черед оружию дваждырожденного. Тумма стоял позади и я чувствовал на плечах ладони лекаря. Кайхур прижался к правой ноге.
— Посмотри, — негромко сказал Тумма. — В ночи горят два костра. Видишь?
Ко мне только-только пришло ночное зрение, и я стал различать стены вокруг. Об этом я и хотел сообщить Тумме, как вдруг увидел вдалеке, на грани видимости, два игривых призрачных огонька.
— Вижу! — крикнул я. — Вижу! И уголек маленький рядом!
— Уголек — это оунманастри. Пока он рядом — огни горят ярче… Приблизь огни… Впусти в себя…
Я вгляделся вдаль и огни рывком приблизились. А потом еще скачок и еще — и пламя влилось в мое тело, окатив горячим потоком. Множество запахов, звуков, новых ощущений нахлынули на меня, и я пошатнулся. Словно все многотонное здание Архива над головой рухнуло сверху.
— Вижу, — тяжелым набатом ударил голос Туммы и ладони великана стали горячими. — Вижу. Боюсь ослепнуть, — пошутил Тумма. — Теперь вперед… Мы следом.
— Только чуть что — падай на землю, — подал голос дядька.
— Ага, камнем, — повеселел я.
Лавина свежих ощущений схлынула, обновив, и я вновь обрел целостность. Теперь, стоило захотеть, и я мог слышать шуршание и писк летучих мышей в узкой щели под потолком. Мог увидеть трудягу-паука, натягивающего первую нить паутины в верхней части лаза. Мог понюхать кустик полыни далеко наверху. Теперь мне все равно, смотреть днем или ночью, — видел я одинаково хорошо. Жаль, ночное зрение не передавало цветов и окружающее виделось разными оттенками серого.
