Я отшатнулся и уставился перед собой. Вот оно что. Это всё меняет. За смерть друга Остах разнесет весь Атриан по камешку и зальет кровью. Я вспомнил дедовский строгий голос и прищур глаз. Подумал о бережно хранимой дедовой тетради, исписанной убористым почерком. Почувствовал, как запылали щеки и уши.
— Убийцы дедушки где-то рядом? — голос сорвался и дал петуха.
— Я не знаю, Оли, — накрыл мою ладошку грубой мозолистой ладонью дядька и слегка сжал. — Я не знаю, мальчик. Мочи моей нет, как хочу всё размотать и узлы все распутать. Сплю плохо, — признался Остах. — Но это грязная, скользкая дорожка. Не знаю, куда она приведет. Если бы тебя не было рядом — я давно прижал бы Зайца и выпотрошил. Но ты важнее … всего этого. А Заяц… Он хоть и Заяц, но не мышонок. Тоже зубы показать может.
Я резко вскочил, отчего скамья за мной грохнулась. Все замолчали и уставились в нашу сторону. Остах успокаивающе махнул рукой, поставил скамью и мягко усадил меня обратно.
— Что со мной может произойти? — зачастил я и затряс дядьку за рукав. — Я в самом защищенном месте столицы, под крылышком у Наместника. Я буду очень внимателен и осмотрителен, Остах! Честно-честно, клянусь! А долги должны быть заплачены, верно?
Остах глубоко вздохнул и медленно кивнул.
— Долги должны быть заплачены, — он легонько пристукнул кулаком по столу, словно ставя печать под приговором. — Верно.
Заяц
Заяц кивнул входящему Рыбаку и движением бровей указал мастеру Буре на дверь. Тот мигом выкатился наружу и двинулся к соседям по торговым рядам — почесать языком. Рыбак сел на табурет и коротко приказал.
— Говори.
«Ишь, как поет», — со злобой подумал Заяц. Рыбака он побаивался по старой памяти, хоть и не было сейчас при нем той власти, что раньше.
— Говори, — передразнил собеседника Заяц. Снаружи мелькнула рослая фигура горца, который блевал после резни у Рыбного рынка. Заяц вдруг пожалел, что пришел без охраны. «Хотя — какая там охрана! Полудурки сельские», — он вновь вспомнил дело с горскими бабами и свой позор. — Нашел я этого, чернильного человечка. Что ты просил. С городского совета, через тын его ети. Вцепился, что клещ. Хибару давно хочет сбыть — а некому.
— Кто таков? — процедил Рыбак.
— Плавус… Как же его. Плавус Плав или Плев… — Заяц махнул рукой. — Он там один такой, обдерганец. За район Старой крепости отвечает. А там лачуги и нищета… — Заяц хихикнул. — Монету ему никто не несет, так он совсем затосковал…
— Понятно, — оборвал Рыбак. — Побыстрее бы надо с домом. Там люди мои уже живут… — задумался собеседник. — Устрой-ка ты мне с ним встречу!
— Сделаем, — кивнул Заяц. — А кто это у тебя там живет-то?
— Ты никак ответ решил с меня взять, Заяц? — насмешливо спросил Рыбак.
— Да я так, — мазнул старик ладонью по столешнице. — По сделке-то… С домом. От наших ловкачей-крючкотворов помощь нужна?
— Пустое. Есть у меня один купец знакомый… Столкуюсь с ним.
Услышав про купца, Заяц против воли вздрогнул и покрылся потом. Украдкой он бросил взгляд на собеседника и наткнулся на бешеный взор. Тот глядел в упор.
— Все крутится, крутится, — с той же насмешкой продолжил Рыбак. Вот только глаза у него совсем не смеялись. Заяц вновь с тоской подумал, что зря пришел в одиночку. Рыбак, не вставая, пнул в колено и мигом оказался рядом. Схватив старика за изуродованную губу, он зашипел ему в лицо.
— Ты караваны принимал, боров толстобрюхий! — при каждом слове Рыбак встряхивал и дергал за губу. От боли у Зайца покатились слезы. Он ничего не видел вокруг, а мысль вытащить кинжал мелькнула и тут же пропала. — С кем сговорился, чтоб Хриплого снести?
Рыбак последний раз тряхнул Зайца и наконец отпустил, брезгливо вытирая обслюнявленную руку о ворот старика.
— А сам! — тоненько закричал Заяц, отталкивая руку Рыбака и вскакивая. — А сам что? Небось, сам кончил дружка, дана своего, а теперь вернулся, весь из себя… Наследник у него с ладошки кормится, гляди ж ты!
Заяц толкнул Рыбака в грудь. До кинжала он так и не дотронулся.
— Какого дружка? — оторопел Остах. Отпора он не ожидал.
— Такого! Страхолюдины, в тряпки замотанные, кишки всем размотали! Меня трясут, про дорча пытают. Про дружбу Хриплого с Законником!
Остах сел обратно.
— А ихнего главного, в капюшоне, потом у купчины твоего видели! — Заяц орал в голос, не скрываясь. Губа распухла, пульсировала болью и слюни разлетались во все стороны. Рыбак утер лицо.
— Какого купчины? Буддала?
Заяц, шумно дыша, кивнул. Он сделал вид, что испугался, что брякнул лишнего.
— Слова твои глупые про смерть Эндира прощаю. И не благодари, — медленно сказал Рыбак и легонько прихлопнул по столу. — А теперь присядь и рассказывай. Кто, что и зачем.
Когда Рыбак вышел из лавки, Заяц сидел на табурете весь мокрый. Он до последнего не верил, что жив. Старик сглотнул, смахнул пот со лба и подошел к прилавку мастера Буры. Нашарил кувшин, торопливо выхлебал и утер рукавом лицо. Рыбак распялил его, как дети пойманную лягушку, но он смог удержаться на самом краю и не сболтнуть лишнего. Крепко зацепило Рыбака имя купца, ох крепко! Не зря Заяц подсовывал ему этого Буддала раз за разом!
Однако скоро Рыбак доберется до купца. Сразу башку сносить не станет: выспросит поначалу и поймет, что его малость обдурили… Заяц задумался. Соблазн поклониться одному непростому человечку в капюшоне был велик. И ходить далеко не нужно… Тот мигом бы всё решил. Вот только после этого можно оказаться холодным в канаве. Заяц потрогал губу и поморщился. Всё сам! Придется решать самому. Впрочем, и Любимчика нужно подтянуть — хватит ему, в Четырех Палках сидючи, вино жрать да девок пользовать. Что там Рыбак говорил про своих людей в доме на скале? Вот пусть прихлебатели Любимчика ими и займутся. Уж слишком Рыбак взбаламутил воду. Слишком.
Глава 13
Наум
Ночной ветерок шевелил верхушками деревьев, рядом надрывалась горлица, гулко ухая, и оглушительно стрекотали цикады. Внизу, в городе, лениво перебрехивались собаки и распевались петухи, кто-то невидимый шебуршился и скрёбся в зарослях неподалеку. Близилось утро, изрядно похолодало, а на землю опустилась густая роса и туманная дымка. Наум плотнее укутался в темный плащ, оставленный Аратом, которого он сменил на посту, и окинул взглядом окрестности, освещенные неровным лунным светом. Все было спокойно, и Наум натянул поглубже капюшон, задумавшись о своей новой жизни.
Наконец-то Йоли разрешил встать в ночную стражу! Наум еще немного сердился из-за недавней несправедливости: вчера, когда назначали постовых, командир отправил его спать! Словно мелюзгу какую-то! И было бы за что — ну подумаешь, отравили!? Он уже и очухался давно! Сам наследник, лично, из своего меха водой отпаивал! Но Йоли и слушать не захотел — нахмурился только — и Наум мигом убежал в спальню, лишь бы учителя не гневить.
