– Идем, – сказал он Биро.
Спешно кивнув, сопляк развернулся на каблуках и затрусил по пыльной дорожке, пересекавшей Отрадную. Шакал, сощурившись на покатый склон, двинулся за ним шагом. Парень обернулся и понял, что он не спешит.
– Ваятель сказал привести вас поскорее! – крикнул Биро на бегу.
– Тогда ему стоило прислать моего чертова свина, – ответил Шакал, не удосуживаясь повысить голос.
Найденыши, поняв наконец, что он уходит, прервали свою игру и окружили его живым смеющимся облачком, пока командный голос Берил не отозвал их обратно.
Дорога в Горнило шла в гору. Шакал не торопился, надевая на ходу бригант. Биро все время был в нескольких шагах впереди. Парню было не больше тринадцати, он еще не пробыл сопляком и года и до сих пор говорил с посвященными членами копыта со смесью страха и благоговения. К счастью, это удерживало его и от болтовни в пути.
Когда они приблизились к Горнилу, Шакал заметил у ворот небольшую стоянку.
– Когда они пришли? – спросил Шакал, разглядывая с полдюжины лошадей и палаток.
– Два дня назад, – ответил Биро. – Кавалеро из кастили.
Шакал хотел было высмеять сопляка за столь очевидное замечание, но воздержался от оскорблений, решив вместо этого преподать ему урок.
– Кавалеро-то да, – согласился он, – но можешь ты мне сказать, простолюдины они или дворяне?
Биро тупо уставился на него.
Шакал взял его за плечо, когда они подошли ближе, и указал на лошадей, которые паслись на скудной траве равнины.
– Присмотрись к лошадям… ни одной чистокровной.
На страже стояло двое людей, остальные четверо бросали кости возле небольшого костра.
– Вельможные хиляки редко играют в кости, – продолжил Шакал, – и они носят алые пояса, чтобы обозначить свое положение. У этих олухов поясов нет, и оружие у них похуже. Но дерутся они обычно лучше. Запомни это.
Биро быстро кивнул и проглотил ком в горле.
Миновав ворота, Шакал вошел в тоннель в стене и начал длинный путь сквозь темноту. Он слышал, как Биро, шагавший следом, вел рукой вдоль стенки – парень еще не научился ходить по тоннелю без подсказок. Шакал вспомнил, как сам много лет назад ходил здесь так же.
– Почему?..
Шакал резко развернулся к Биро, прежде чем тот успел промолвить еще слово, и шикнул на мальчика.
– Никогда не разговаривай внутри стены! – прошептал он. – Иначе ты не услышишь ездоков, которые могут появиться с любой стороны. Я не хочу, чтобы меня затоптали из-за того, что какой-то сопляк не может держать язык за зубами.
Юноша оказался смышленым – ничего больше не сказал, даже не стал отвечать.
Ускорив шаг, Шакал повел их дальше. Когда он сам был в таком возрасте, как Биро, он боялся ходить внутри стены, постоянно думая, что на Горнило нападут и ворота закроют раньше, чем он успеет пробежать по тоннелю, а когда печи нагреют проход, он сварится в собственной шкуре. Всем соплякам нужно было этого бояться – страх держал их начеку и не давал погибнуть.
Но спешил Шакал по другой причине. Если в Горниле были кавалеро-простолюдины, значит, к Серым ублюдкам наведался Игнасио, и, без сомнения, именно из-за этого Шакала сейчас и вызвали.
– Седлай моего свина, – приказал он Биро, как только они вышли на свет. Парень побежал к хлеву. Так или иначе, Шакал отбыл свое наказание, и в скорейшем времени ему предстоит выехать в путь.
Он вошел в зал собраний и направился сразу в светлицу Ваятеля. Как и ожидалось, там Шакал увидел капитана Игнасио, развалившегося в кресле у стола вождя. Невзрачный, с залысинами, рябой кожей и слезящимися глазами, Игнасио был самым что ни на есть простым солдатом. Судя по всему, одного возраста с Бермудо, он, однако, годился своему знатному ровеснику в отцы – тяжелая крестьянская жизнь запечатлелась в каждой морщине его смуглого лица.
– Шакал, – проговорил Игнасио, кивнув.
– Капитан.
Ваятель поднял глаза и скривил губы. За его спиной на заставленной полке стояла пара пыльных керамических сосудов. Это были старые саперные горшки, из тех алхимических приспособлений, которые использовались во время Нашествия, чтобы пробивать дыры в защите орков. Служа тогда рабом, Ваятель сам мастерил такие горшки и наполнял летучими веществами, благодаря которым они становились столь опасными. Реликвии на полке были пусты и негодны, но Шакал, оказываясь в светлице Ваятеля, всегда видел в них напоминание о взрывном характере вождя.
– Я уже начинаю жалеть, что тебя не утопили младенцем, Шак.
Шакал ничего не ответил – он ждал дурных вестей.
Ваятель махнул Игнасио рукой, обернутой в льняную ткань.
– Скажи ему.
Капитан посмотрел на Шакала, и на его усталом лице отразилась досада.
– В кастиль вернулась лошадь кавалеро Гарсии.
Шакал изо всех сил старался сохранить спокойное выражение лица.
– Я нахожу это любопытным, Шакал, – проговорил Ваятель опасно небрежным тоном. – Очень любопытным, поскольку ты сказал мне, что лошадь вместе с телом кавалеро попадет к Месителю.
– Я сейчас съезжу, – сказал Шакал. – Поговорю с Санчо. Узнаю, в чем дело.
– Я уже узнал. – Игнасио вздохнул. – Бордельщик сделал все, как ты просил. Отправил к Месителю птицу, на следующий день тот приехал, забрал Гарсию и лошадь. Но потом эта лошадь появилась у наших ворот.
– Шак? Не хочешь объяснить, почему так получилось? – спросил Ваятель.
Шакал пожал плечами.
– Спросите Месителя.
Ваятель помрачнел.
– Хочешь свалить свои ошибки на него?
– Нет, вождь.
– Я послал птицу. Как только Игнасио приехал и рассказал мне об этой растущей горе свиного дерьма. И теперь жду ответа. – Ваятель выставил перед Шакалом крючковатый палец. – Ту его часть, которой еще не знаю.
Капитан снова устало вздохнул.
– Тот, кого ты убил, был сыном какой-то мегеры из… Валлисолета, кажется. Маркиза или вроде того.
Шакал никак не отреагировал. Названия гиспартских городов и титулов говорили ему еще меньше, чем самому Игнасио. Но капитан продолжил говорить, и неизменная усталость вдруг его покинула, а звучавшая в его словах тревога придала Игнасио редкую оживленность.
– Говорят, у нее целое состояние. Влияние при дворе. И сейчас она не просто потеряла сына. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Шакал проигнорировал беспокойство капитана.
– Если бы он много значил для нее, его не сослали бы сюда.
Игнасио только фыркнул.
– Я не знаю, что он наделал, но изгнание в Уделье могло быть проявлением материнской любви и следствием ее денежного взноса, которое спасало его от казни. Маркизе может не понравиться, что она вырвала сына из рук палача только затем, чтобы он в первую же неделю погиб в Уделье.
