Закрытые глаза сестры, задернутые шторы.
Прошлое и настоящее перемешиваются.
И вот на окнах их с Шеннон спальни одеяла. А как страшно ехать в школу! У водителя автобуса завязаны глаза.
Ее пронзает мысль: «У машиниста поезда тоже завязаны глаза! Что я наделала? Что же я наделала?!»
Они с родителями едут в машине. Сэм и Мэри впереди. Девочки играют на заднем сиденье. Папа дергает руль, они с Шеннон кричат от страха, мама восклицает: «Чуть не врезались!» Теперь Мэлори, которая бредет по шоссе, представляет, будто отец тогда увидел нечто и у него помутился рассудок.
Неужели мама и папа до сих пор живы и разумны?
От этой мысли недолго и в самом деле сойти с ума.
– Машина, – неожиданно говорит Том.
У Тома поразительно острый слух, Мэлори поначалу не удивляется его реплике – ей кажется, что он услышал ее воспоминания.
– Машина? – рассеянно переспрашивает она.
– Какой-то шум, – говорит Олимпия.
– Машина! – повторяет Том.
– Стоп! На обочину! Быстро! – выходит из задумчивости Мэлори.
Как жаль сворачивать с пути! Ей нужно к родителям! Кратчайшей дорогой, без промедлений! Скорей! Скорей! Скорей!
– Правда машина… – говорит Олимпия.
– Я же говорил!
– Уходим! – командует Мэлори.
Они пробираются через траву, нужно отойти подальше – на всякий случай. Машину наверняка ведут вслепую. Мэлори и сама так делала.
– Идем! – торопит она детей.
Уже слышен нарастающий шум мотора. И, словно заметив беглецов, водитель прибавляет скорость. Вдруг он специально отлавливает таких, как они?
– Прячемся! – восклицает Мэлори и понимает: слишком поздно. Шум мотора приближается. Машина равняется с ними.
Останавливается.
Водитель не глушит автомобиль, он то жмет на педаль газа, то отпускает, мотор рычит.
«Целится в нас из открытого окна», – думает Мэлори. Представляет искаженное безумием лицо.
Все молчат. Однако покой проселочной дороги и ясного неба не нарушается выстрелом.
Мэлори стоит лицом к машине. Рокочет двигатель.
Вот бы вернуться в лагерь «Ядин»! Там они были в безопасности. Руки Мэлори помнят толстую веревку, по которой они перебирались из дома в дом. Был запас консервов, огород на заднем дворе. Она просыпалась каждое утро, ходила по делам, и ей ничего не угрожало. Спрашивала у детей, что они слышат снаружи. Они говорили. Они жили своей семьей.
И доверяли только повязке.
За спиной быстрое движение – шуршит высокая трава. Мэлори вскрикивает.
Похоже, пронесся дикий зверь.
Что-то с размаху бьется о машину.
– Не двигайтесь! – кричит она детям, но ее голос тонет в шуме – на машину обрушиваются удары. Какой-то мужчина выкрикивает ругательства – он в ярости, вероятно, безумен.
Вдруг она узнает голос сына – оказывается, у машины Том.
– Проваливай! Ну же! – кричит он.
Мэлори кидается к нему, чтобы схватить и увести подальше. Мотор ревет, Мэлори закашливается от выхлопного газа.
Она зажимает рот ладонью, другой рукой находит Тома. Цепляется за плечо.
Или это не Том?
Может быть, это водитель?
Том стряхивает ее руку.
– Проваливайте! – снова кричит он.
Мэлори отступает на шаг. Сквозь растерянность и страх она успевает удивиться: «Надо же, совсем взрослый».
Снова удар по машине. На этот раз она обхватывает сына за пояс. Пытается оттащить. Олимпия что-то говорит. Слова тонут в реве мотора.
Автомобиль трогается. Том резко отступает, чуть не сбив Мэлори с ног.
– Сволочи! – кричит он. – Убирайтесь отсюда!
В голосе слезы. Мэлори ничего не понимает. Никогда еще Том не переживал настолько остро и глубоко.
– Том, – говорит она, – успокойся!
Машина удаляется. Том и не думает успокаиваться.
– Что не так, мама? Ты бы все равно их прогнала, разве нет? Ты всех всегда гонишь прочь!
Мэлори в замешательстве. Том злится не на водителя, а на нее. Будто это она угроза жизни, а не незнакомец, который притормаживает и не говорит ни слова.
– Да, и поэтому мы выжили, Том.
– Выжить – это главное!
– Том, послушай…
– Мы только и делаем, что выживаем!
У Мэлори перехватывает дыхание. Она не знает, как ответить.
Шум мотора затихает вдали. Они никогда не узнают, кто был за рулем и зачем остановился.
До нашествия он мог бы подкинуть их до станции…
– Пойдемте! – вмешивается Олимпия.
Она часто выступает посредником в ссорах.
Том с Олимпией возвращаются на шоссе – хрустит под ногами гравий обочины. Мэлори все еще думает о словах сына.
«Мы только и делаем, что выживаем!» – сказал он.
Это не благодарность, это упрек.
И снова Мэлори шагает. Вспоминает лица родителей. Их шутки. Их советы. Как они воспитывали дочерей.
– Ты идешь, мам? – спрашивает Олимпия.
Пытается помирить. Сгладить впечатление от вспышки Тома.
Мэлори шагает молча. Дети и на слух прекрасно определят, где она находится.
Пусть Том ее попрекает. Она очень надеется, что Сэм и Мэри Волш руководствуются теми же правилами, что и Мэлори.
Доверяют только повязке.
Выживают – всеми доступными способами.
Глава 10
Том ждет, пока Мэлори уснет. Мать и сестра обычно не храпят, но дышат во сне совсем по-другому – он легко определяет. Порой кажется, что он даже слышит их сны.
Они в заброшенном амбаре. Вчера мать сказала: «Пойдем цепью, будем искать место для ночлега», – и мили через полторы Олимпия обнаружила амбар. «Идти цепью» означает, что Мэлори остается на шоссе, Том идет вдоль дороги на некотором расстоянии от матери, Олимпия – еще дальше. Таким образом, они с Олимпией не теряют друг друга и ориентируются на звук шагов Мэлори, чтобы не уйти слишком далеко от проезжей части. Олимпия нашла съезд, а затем амбар, и тут у Тома зародился план.
Он вне себя от волнения.
Да, Мэлори выросла в мире, где можно было смотреть, там они увидели бы амбар и убедились, что он безопасен. А Том и Олимпия прекрасно обходятся без зрения – этого мать никак не желает признавать. Вот уже много лет восхищается их острым слухом, а сама без конца перестраховывается, по сути, считает их с сестрой малышами, которые нуждаются в защите. Тому меньше всего нужно ее покровительство – он первый раз вышел в большой мир взрослым (во время предыдущего путешествия ему было всего шесть). Например, сейчас он точно знает, что происходит на улице. Это даже не слух, а чутье. Они с Олимпией доверяют чутью не меньше, чем Мэлори полагается на зрение.
