Мэлори зашла слишком далеко!
Она ударила его в первый раз со времен мухобойки – когда в младенчестве учила их с Олимпией просыпаться с закрытыми глазами. А сегодня она ничему его не учила. Просто злилась. Сплошной мрак и ограниченность. Неужели она не понимает? Родился ты до нашествия или после – тебе все детство рассказывают, как устроена жизнь. А потом… Потом ты хочешь исследовать мир сам.
В конце коридора открывается дверь, выходит женщина. Задвигает за собой створку и сразу поднимает веки. Видит Тома и смущенно улыбается. Может быть, на долю секунду приняла его за тварь? Он не знает, как себя вести. Сколько женщин он встречал за свою жизнь? А сколько мужчин? В школе для слепых было много народу. Только Тому тогда было всего шесть. А сейчас шестнадцать.
Почему мать не понимает разницы?
Том приветственно машет рукой. Он не собирался, как-то само вышло. Женщина – старше Тома, но младше Мэлори – кивает в ответ. Идет навстречу. И Том идет.
Он настолько потрясен, что подумывает заговорить с ней. На щеке еще остался след пощечины, и все же он счастлив как никогда.
Внезапно он отчетливо понимает: вот настоящая жизнь.
Чтобы испытать это прекрасное чувство, всего-то и нужно было уйти от матери.
Том готовит реплику, однако женщина открывает другое купе и проскальзывает внутрь.
Задвигает дверь.
Интересно, у нее тоже есть человек, который докучает ей бесконечными правилами безопасности? Может быть, в купе она зажмурится, словно и не открывала глаза в коридоре.
Том улыбается. Как же хорошо жить!
Снимает перчатки и толстовку. Они ему больше не нужны. Бросает их на пол – как бросал одежду у кровати в третьем домике лагеря «Ядин».
До чего приятно!
Доходит до конца вагона, открывает дверь. Зажмуривается.
Почему Мэлори не понимает? Им же рассказали, как себя вести. Что можно, что нельзя. Том следует правилам. Ни больше ни меньше. Необязательно постоянно сидеть в купе. Необязательно носить повязки и перчатки. Необязательно дрожать от страха.
А Мэлори невдомек. Интуиция у нее начисто отсутствует.
При мысли о матери к Тому возвращается гнев. С удвоенной силой. Однако он не намерен тратить время на злость. Ему хочется насладиться свободой.
Том минует переход. Открывает следующий вагон. Задвигает за собой створку.
Открывает глаза.
Снова коридор. Слева двери. За ними прячутся люди – совсем как Мэлори. Том больше не будет прятаться. Том больше не живет по маминым правилам. Том никогда и ни за что не вернется в лагерь «Ядин».
Он останавливается. От осознания, что он и правда навсегда покинул лагерь, колотится сердце.
Никогда не вернется в место, которое долго называл домом.
Никогда.
Ни за что.
– Вот и отлично! – говорит он.
Слева открывается купе. В коридор выходит мужчина. Задвигает створку.
– Добрый день! – здоровается он с Томом.
Том ушам своим не верит. Прямо как в книжках сестры. Люди выходят, машут друг другу, спрашивают, как дела.
– Как поживаете? – приветствует Том.
Мужчина – гораздо старше Тома – подозрительно его разглядывает. Удивляется, почему шестнадцатилетний подросток бродит по вагонам один? Осуждает Тома за безрассудство? Интересно, а заметил ли он след от пощечины?
Том проводит по щеке ладонью.
– Неплохо, – отвечает мужчина на вопрос.
И не отходит от двери. Загораживает спиной – словно Том собирается забежать в его купе и что-нибудь украсть.
Том проходит мимо. В конце коридора оборачивается – мужчина по-прежнему стоит на месте. Лицо повернуто в сторону Тома. Только глаза теперь закрыты.
Том тоже смежает веки. Открывает дверь. Оказывается между вагонами.
Останавливается.
Вытаскивает из кармана очки и надевает.
Между вагонами гуляет ветер. Настоящий вихрь. Если некрепко затянуть повязку, запросто сдует.
Ветер забирается в ворот и короткие рукава, треплет рубашку.
Невероятное ощущение. Он стоит, а мир проносится мимо. Том не передвигает ноги. Не гребет. И никто ему не указывает.
Он открывает глаза и поворачивает голову налево.
Смотрит на несущийся мимо пейзаж сквозь очки. Очки его собственного изобретения.
Деревья. Дорожные указатели. Они мелькают быстро – видны буквы, но прочесть не успеваешь. Он на улице. Он вышел в мир.
Том улыбается.
Как прекрасно!
Смотрит направо.
Тоже деревья и указатели, только убегающий горизонт создает ощущение бесконечности.
А есть ли вокруг твари? Вдруг он смотрит на одну из них прямо сейчас? Через свои очки? Его самодельные очки точно достойны попасть в список изобретений.
Том не помнит себя от восторга. Подумаешь – пощечина! Том даже благодарен матери. Она дала ему повод уйти.
Индиан-Ривер.
Название города сияет огромными буквами над убегающими вдаль деревьями и указателями. Город возможностей – бесконечных, как лента дороги. Город людей, которые эти возможности не упускают.
Афина Ханц.
Женщина, которая мыслит по-другому, чем Мэлори. Так же, как Том.
Мелькает пейзаж. Зеленая трава, коричневые деревья. Знаки. Домики. Изгороди.
Чудесно!
Теперь он может делать все, что пожелает. Все, о чем только мечтал.
Перед ним открывается дверь. Из вагона выходит человек с закрытыми глазами. И не просто человек. Сам Дин Воттс.
Том отодвигается в сторону и наблюдает, как Дин Воттс, не кто иной, как создатель и владелец поезда, проходит мимо него, отодвигает дверь в следующий вагон, шагает внутрь и задвигает за собой створку.
Невероятное чувство! Ему удалось провести умнейшего человека во всем составе. Человека, который возродил поезд к жизни.
Вот бы продлить мгновенье! Продлить еще лет на шестнадцать. Вечно стоять на улице – зрячим, свободным.
Том встает на край платформы. Здесь можно спрыгнуть при желании. Наверное, отсюда Дин сбрасывал нежеланных гостей.
Том садится по-турецки. Смотрит сквозь очки. Раскрывает руки ветру.
Отдается моменту всем существом. Каждой клеточкой.
Он совершенно один. Между вагонами никого нет.
И никто – никто в целом свете – ему не указ!
Глава 20
Мэлори узнает Дина издалека, еще до того, как тот заговаривает. Она не уверена насчет других органов чувств, но обоняние у нее точно обострилось, она научилась определять людей и места по запаху с довольно приличного расстояния.
