Ее ударили. Оглушили. Сбросили с поезда.
Мэлори поспешно ковыляет к третьей стене. Снова безуспешно ищет край.
Под пальцами лишь ровная поверхность.
Мэлори приходит на ум заметка из переписи. Про убежища.
Люди вырыли бункеры, на случай если твари окончательно захватят мир.
Это уже случилось? Она единственный человек, сохранивший разум?
Скорее! Мэлори находит четвертую стену. Потом заново обходит все четыре.
Пространство довольно большое. Точно больше, чем могила. Тем не менее – яма.
– Помогите! – кричит она.
Хотя ей страшно кричать. Привлекать к себе внимание. Лучше бы сначала прислушаться. Подумать.
Впрочем, главное – она пока жива.
Мэлори царапает земляную стену. Надо выбраться! Найти детей. Вернуться на поезд.
Сейчас же!
Нет, так не пойдет, спокойнее! Не все сразу. Сначала выбраться. Потом найти детей.
– Том! – кричит она.
Не стоило кричать… Мало ли кто смотрит на нее сверху? Возможно, те, кто ее сюда посадил. Мэлори вспоминается имя «Нэйтан». И голос, похожий на Гари.
Точно ли это был Гари?
А вдруг он стоит сейчас над ямой? Смотрит на нее сверху вниз?
Или он упрятал ее сюда, чтобы не мешала его планам?
– Том! Олимпия!
Карабкается по стене. Безуспешно.
Вспоминает, как Том выскочил из купе. С красной отметиной на щеке.
– Нет! – стонет Мэлори.
Только она во всем виновата – во всех несчастьях, которые обрушатся на детей.
– Том, – говорит она, словно сын находится рядом с ней в яме (или убежище?). – Том, пожалуйста! Не сердись! Не делай глупостей! Пожалуйста! Будь осторожен!
Пожалуйста, Том! Не сходи с ума!
Мэлори вспоминает, как знакомый голос произнес название «Индиан-Ривер», прежде чем ее скинули с поезда.
Она напрягает память, пытается определить, точно ли голос принадлежит Гари. Однако воспоминание ускользает, словно прячется под камень юркая ящерица.
Индиан-Ривер не для Мэлори. Даже неважно, поймали там тварь или нет. Они будут рады, если поймают – чего от таких ждать?
– Безумцы! – произносит Мэлори вслух.
Ее обуревают паника и чувство вины.
Она прерывисто дышит. Не находит себе места. Снова штурмует стену.
Нельзя было вести детей к железной дороге! Нельзя было выходить в большой мир! Тем более – садиться в поезд. Следовало оставить их дома. Могла бы искать родителей в одиночку.
А сейчас…
Сама во всем виновата.
Люди правду про нее говорили. Истеричка. Мать-наседка. Шагу не дает ступить. Она думала – сейчас по-другому нельзя.
Мэлори вспоминает, как шлепала двухлетнего Тома мухобойкой, если он открывал глаза, когда просыпался. Вспоминает пощечину. И крик. Сколько же она кричала!.. Твердила ему: нет, нет, нет… Нет, Том!
Но если слишком часто говорить «нет», дети перестают верить. Начинают искать способ обойти запрет, найти другое мнение, хоть раз услышать «да».
Мэлори представляет юное лицо Тома. Вот он стоит в компании психопатов, которым не терпится приоткрыть брезент и показать ему свою добычу. Для Тома это мечта. Жизнь в Индиан-Ривер. Мэлори ясно видит его синие, удивленно распахнутые глаза, черные волосы – совсем как у нее. Ее маленький бунтарь в восторге от собственной смелости, сжимает мальчишеские кулаки, чтобы самому себе казаться грозным. А в его голове, в том участке мозга, где зарождается безумие, уже начался процесс… Мэлори буквально слышит, как приходят в движение нервные клетки.
Вот откидывают брезент.
Глаза Тома становятся все шире и шире.
Ведь ее для этого убрали с дороги? Те, кто засунул ее в яму… Чтобы добраться до детей?
Мэлори представляет, как Том с любопытством склоняет голову, заглядывая под брезент. Он ни за что не упадет в грязь лицом перед жителями Индиан-Ривер. И это станет его последним храбрым поступком. Безумие поджидает, нетерпеливо хлопая черно-синими крыльями – черными, как волосы Тома, синими, как его глаза. Безумие устремляется в самую глубину сознания. Том пытается поймать его за хвост, вернуть в клетку, избавиться от назойливого хлопанья крыльев, однако безумие уже на свободе, и молодой неокрепший ум выходит из строя. Том не успеет понять, насколько искажены и неправильны его мысли. Он решит, что победил тварей, от которых прятался много лет, этих мерзких воровок, укравших у людей возможность видеть. Видеть хоть что-нибудь.
И в тот самый момент, еще торжествуя победу, он поднесет руки к лицу.
И начнет царапать.
Рвать на части.
Будет кричать. Страшно – как способны лишь безумцы. И по молодости даже не поймет, что именно уносит в когтях безумная птица. Уносит в небо, высоко-высоко, туда, где никто ее не догонит. Даже Том.
Мэлори цепляется пальцами за стены. Надо выбраться! Скорее!
Вспоминает соседей. Феликса и Шерил. Олимпию и Дона. Вспоминает, как пес Виктор лаял на занавешенные черной тканью окна.
Мэлори царапает землю.
Чей-то голос… Может, кто-то из соседей?
Без повязки она чувствует себя голой. Совершенно беззащитной. Вспоминает Анетт, выбегающую из-за угла с ножом в руках. Анетт увидела нечто, лишившее ее разума, и спешит по коридору. А за спиной пламенем взвиваются рыжие волосы.
Мэлори карабкается. Подпрыгивает.
Не в силах успокоиться.
– Том! – отчаянно кричит она.
Том всегда умел слушать. И слышать. Все шестнадцать лет ему не было равных!
Он услышит ее. Должен!
Только… Том остался в поезде. Вместе с…
Мэлори идет направо – и врезается в стену. Растопыривает руки и снова начинает карабкаться. Еще. Еще. Еще.
Представляет себе квадратик неба над головой – единственный выход.
Надо сосредоточиться.
Допустим, она в «убежище».
Как отсюда выбраться? Или идея убежища в том, чтобы умереть своей смертью, в здравом уме?
За спиной шорох. Мэлори резко оборачивается, крепко зажмурившись и выставив перед собой руки. Ее трясет. Она тяжело дышит.
Прислушивается.
Нечто подступает ближе.
– Не подходи! – кричит Мэлори.
Крик обезумевшей. Над ней уже кружит птица с черно-синим оперением.
Знакомый звук… Мэлори действительно слышала его раньше или ей просто кажется от страха? Да, слышала – на чердаке, прямо за спиной, когда производила на свет мальчика, которого отчаянно желает разыскать.
