Движение справа. Мэлори резко оборачивается. Отступает.
– Не надо! Пожалуйста! – просит она.
Теперь уже сомнений нет.
С ней в яме не человек.
– Не подходи! – снова кричит она.
Упирается спиной в стену.
Воображение рисует не мужчину. И не женщину. Мэлори запрещает себе что-либо представлять. Она учила детей избегать этих непонятных существ – изо всех сил, любой ценой, всегда и везде, всю жизнь. И сама даже мысленно видит лишь клетку, накрытую брезентом.
– Не подходи!
Нет, Мэлори здесь не одна.
– Не подходи! Не смей!
Она натягивает на лицо капюшон.
Твари никогда не идут на контакт первыми, не заставляют на них смотреть – никто не слышал о подобных случаях.
А если запереть тварь в одной яме с человеком?
– Не приближайся!
С годами Мэлори укрепилась во мнении, что возможности тварей превосходят человеческие.
Что будет, если на тварь упадет дерево? Или переедет машина, которую ведет женщина в повязке? Труп твари никто еще не находил, трудно представить, что они смертны. А вдруг сейчас с ней тварь, которая тоже не может выбраться из убежища?
Это огромное открытие. Но сейчас Мэлори не способна оценить всю его важность.
Тварь пересекает яму. Мэлори следит за шагами, потом отворачивается к стене, пытается выбраться.
Подпрыгивает, однако не дотягивается до края. Шаги ближе. Тварь ступает по земляному полу. Или по воде? Или по воздуху? Как жаль – рядом нет Тома, чтобы объяснить ей природу звука. Когда они вместе выходили в мир, это он учил ее. Его острый слух спасал их бессчетное количество раз. Бессчетное количество раз Том указывал им путь, говорил, что делать.
– Пожалуйста, не надо! – восклицает Мэлори.
До чего она опустилась – умолять тварь…
Что-то касается ее рукава. Мэлори вскрикивает, кидается на землю, закрывает лицо руками.
Попытается ли тварь снять с нее капюшон? Или перчатки? Лишить ее последней защиты?
Тварь отступает в дальний угол.
Мэлори не шевелится. Мысленно прощается с детьми. Навсегда.
Как долго она смогла бы их защищать? Она, Мэлори, стала для детей ходячей повязкой. Она соткана из черной материи, даже волосы черны, словно существуют специально для защиты от тварей. Как долго она смогла бы уберегать детей от беды? Год? День? Десять лет? Десять дней? До нашествия ей было понятно, правильно она поступает или нет. Теперь все сложнее. И материнство семнадцать лет назад представлялось ей совсем иначе. Семнадцать лет назад она вообще меньше всего на свете желала стать матерью. А десять лет назад было нелегко растить детей среди горстки выживших, которые медленно и мучительно сводят друг друга с ума в замкнутом пространстве.
Сейчас, забившись в угол, Мэлори чувствует себя старой изношенной повязкой, которую выбросили за ненадобностью.
«Жители Индиан-Ривер утверждают, будто им удалось соорудить ловушку и поймать тварь», – было написано в бумагах.
«Ну и что? – думает Мэлори. – Я тоже поймала! И сижу с ней в убежище».
Она опускает руки, прислушивается. На другом конце ямы – тишина.
Что делает тварь? Бесстрастно наблюдает, как предположил бы Том-старший? Ждет, когда Мэлори на нее посмотрит?
Необходимо встать. Она больше не может лежать, скукожившись, на дне могилы – так недолго и умереть.
– Уходи, пожалуйста! – говорит она твари. – Найди выход! Я не хочу погибать из-за тебя. Вы и так уже все отобрали…
Мэлори снова вспоминает соседей. Видит циника-Дона – он стоит в подвале, а Том-старший кладет ему руку на плечо и предлагает пропустить по стаканчику рома. Как оказалось, в последний раз. Слышит испуганный голос Шерил – ее встревожили птицы. Птицы служили сигнализацией… А Джулс обожал своего пса – Виктора. Феликс тогда очень ждал Тома из разведки и бледнел с каждым днем.
И, конечно, Том…
Она всегда запрещала себе о них думать. Сейчас тоже. Мысленно запирает их на чердаке, чтобы не видеть. Однако они не слушаются. Сидят вокруг стола и пьют ром.
Ей нравится вспоминать их именно такими. Счастливыми – насколько это было возможно.
Том примеряет самодельный шлем. Том играет на пианино. Еще до телефонной книги, когда они и не думали покидать дом.
Телефонная книга была началом; тогда завертелись колеса сложного механизма, и жизнь тронулась из пункта «А» в пункт «B». От телефонной книги до поезда, от переписи на крыльце до ямы-убежища. Том-старший разбудил судьбу, дал ей понять: «Мы готовы, мы ждем своей участи».
И судьба распорядилась. По-своему.
Под опущенными веками Мэлори пытается мысленно зажмуриться еще раз, чтобы не видеть трупы – в коридоре, в гостиной, в спальне, у входа в подвал. Образы не уходят.
Насколько близко к ней тварь? Мерзкое существо, на которое посмотрела мама Олимпии после родов.
А вдруг это та же самая тварь?
Мэлори вздрагивает. Ужасная мысль!.. У каждого есть свой демон. У каждого своя тварь. Ждет, когда ты оступишься, потеряешь бдительность, посмотришь.
Нельзя терять бдительности!
Нельзя смотреть!
Мэлори мысленно опускает веки в третий раз, потом в четвертый. Мысленно запирает скрипучие двери, одну за другой. Сколько раз человек способен закрыть глаза? Насколько темной может быть твоя темнота?
Голоса на задней площадке… Там было двое мужчин, верно? Один дал команду другому. Один сказал, другой скинул. Она вздрагивает. Что сделано, то сделано. Ничего уже не изменить. Она думает о Рике и других, которые ослепили себя, чтобы на всю жизнь избавиться от угрозы.
Мэлори вжимается в стену. Гонит от себя мрачные мысли. Не здесь, не сейчас! Не в этой яме!
– Слушай, ты! Я не буду на тебя смотреть! – говорит она твари. – Никогда!
Голос предательски дрожит.
И вдруг ее охватывает безрассудное желание – взглянуть.
Она отталкивается от стены. Протягивает руки, будто сдается. Пусть срывает одежду. Трогает. Поднимает веки.
Мэлори стоит так, пока у нее не сдают нервы. Опускает руки. Отступает обратно в угол.
Кажется, тварь тоже шагнула вперед.
Вдох. Пауза. Выдох.
Мэлори сходит с ума. Сходит с ума от страха.
Она открывает глаза. Нет, не по-настоящему. Мысленно поднимает веки, за ними – еще, и еще, и еще. Открываются одна за другой двери, щелкают в ритме сердца задвижки.
Том тоже открывает внутренние заслонки. Всегда открывал – Мэлори уверена. Нельзя вечно прятаться. Единственная защита – действовать.
