– Если просто смотреть на отражение твари в зеркале, то рискуешь увидеть что-то боковым зрением, – говорит Джейкоб.
– Дело даже не в этом! – отвечает Кальвин. – Главное – заставить тварь повести себя понятным нам образом.
Наконец-то идея Тома обсуждается!
Как давно он об этом мечтал!
– Боже, я прямо слышу ее, – гнет свое Генри. – Завывает про небезопасность нового мира. Создает бесконечные правила. Готов поспорить – так оно и будет!
Тяжелая ручища ложится на плечо Тому. Ему неприятно.
– Вот подожди, увидишь тварь своими глазами – убедишься, что мать зря разводит панику.
Джейкоб и Кальвин обсуждают свойства зеркал. И отражений. Строят предположения об образе мыслей тварей – если таковой существует. Слушал бы и слушал!
Но и тут мешает мать. Она всегда у него на пути!
– Прежде всего она накинется на меня, – ухмыляется Генри. – Спросит: «Кто привел сюда моего мальчика?» И когда я подниму руку…
– Она ее не увидит, – перебивает Том.
– Да, точно! – восклицает Генри и громко хохочет, заглушая разговор добровольцев.
Том не разделяет его веселья.
– Ну, в конце концов, она найдет виноватого, – не унимается Генри. – И накинется. Вот только… ты верно заметил, ей будет трудно отыскать меня вслепую. Разве не забавно, Том? Она лучше всех знает, как надо жить, и при этом совершенно беспомощна? Впрочем, сама виновата… Ей предлагают выход, а она предпочитает сидеть в темноте.
«Помолчи! Помолчи немного!» – мысленно упрашивает Том.
– Ее воля – ты сидел бы на привязи, как барашек. Знаешь, как выращивают баранов на мясо? Мама тебе вряд ли рассказывала. С тобой она обращается не лучше.
В палатку входит Алан. Сообщить, что зеркало готово к испытанию. Кажется, в парке. Джейкоб и Кальвин прекращают разговор.
Том представляет, как они сходят с ума.
– …ты рос, как гусь в клетке, Том! – продолжает Генри. – Разве ж это жизнь? Надо подумать, что большее зло: опасности внешнего мира или мамина забота?
Джейкоб и Кальвин выходят в сопровождении Алана. Они вскользь улыбаются Тому, когда проходят мимо.
– Подождите! – окликает Том, но поздно – они уже на улице.
– Вот и подумай… – продолжает Генри. – Спроси себя, Том, кто настоящий монстр? Не я, Том! В Индиан-Ривер, например, меня приняли. Эти ребята всем рады. Твоя мама сказала бы: психи притягивают психов. Что ж, может, она и права. Однако довольный безумец менее опасен, чем помешанная на осторожности женщина, пусть и в здравом уме. Бояться надо людей, а не тварей, Том.
Слова Генри – как шум деревьев за окном. Пусть себе шумят – Том думает о другом.
О великом.
Том слышит свое имя. Его зовет Афина Ханц.
Ее поддерживает одобрительный гул толпы.
«А ведь еще неизвестно, чем закончится!» – думает Том.
Он всю жизнь об этом мечтал! Чтобы кто-то оценил его усилия. Даже независимо от результата.
– Надо идти! – говорит Генри, а сам не снимает тяжелой ручищи с плеча Тома. – Что, оторвался от маминой юбки? То ли еще будет, дружище!
И Генри смеется странным невеселым смехом.
Глава 30
Олимпия предостерегающе дергает за рукав, однако Мэлори уже и сама ощутила зловоние – запах разложения.
– Мама…
Мэлори останавливается. Воображение рисует душераздирающие картины. А по голосу Олимпии понятно: то, что видит ее дочь, во много раз хуже.
– Что там?
Они на подходе к Индиан-Ривер. Хотя для Мэлори ничего не изменилось – та же чернота под повязкой.
– Даже отсюда видно… – говорит Олимпия. – А мы только на подходе к городу.
– Говори, Олимпия! Что там?
– Трупы, мама. Сколько же тут трупов!
Надо быть сильной, сейчас никак нельзя сдаваться.
– И еще…
Олимпия запинается, как человек, который видит нечто ужасное.
– Они помечены флажками. Каждое тело… с флажком в груди.
– Зачем? – удивляется Мэлори.
Впрочем, какая разница? Они должны идти вперед – даже через адское пламя.
– Дань уважения погибшим. Они, наверное, чтут героев… – предполагает Олимпия.
«Скорее фиксируют жертвы», – думает Мэлори.
– Ужас! Я никогда не видела… Столько сразу…
Судя по зловонию, здесь целое кладбище. Только покойники не захоронены.
Мэлори пытается сохранять спокойствие. Она должна.
– Так. Тома среди них нет? – спрашивает она.
– Нет, что ты! Ой, тела прямо на пути… Дорога ведет к городу. Дальше здания.
– Не смотри на них! Подумай о чем-нибудь другом! Может быть, Том дальше, в городе?
Мэлори сама удивляется, насколько спокоен ее голос. Долгие годы она соблюдала правила, была предельно осторожна. Сейчас наступил решающий момент. Момент истины: способна ли она постоять за себя и собственных детей?
Вдруг Олимпия сдавленно вскрикивает:
– О нет! Мама, они покончили с собой! Их лица… Кажется, они сами…
– Это от безумия, – объясняет Мэлори. – А нам надо идти! Надо идти! Сейчас же.
Вдох. Пауза. Выдох.
Мэлори сжимает руку дочери. Солнце теперь в зените. Становится жарче. Вонь усиливается.
Они продолжают путь. И каждый раз, когда дочка тянет ее за рукав, Мэлори представляет очередное зверство.
– А теперь, – сообщает Олимпия, – еще кое-что появилось…
Мэлори по голосу понимает: Олимпия дрожит от страха.
Мэлори буквально врастает в землю.
– Твари?
– Нет. Какие-то приборы. Вроде тех, что мастерит Том. Я таких никогда не видела. Сделаны из чего попало: доски, железо, пластик, веревки…
Мэлори торопится: надо выбраться из этого сумасшедшего дома! Надо найти Тома как можно скорее!
В переписи была масса историй о том, как в Индиан-Ривер рискуют жизнью. Поломанные приборы – не что иное, как следы неудавшихся опытов, которые покоятся здесь вместе с телами обезумевших экспериментаторов.
– Что ты видишь? Поговори со мной, Олимпия! – окликает Мэлори.
– Дорожные знаки. Заправка. Витрины магазинов. Людей не видно. Не знаю почему… Хотя подожди! – Олимпия останавливается.
– Что случилось?
– Слышишь?
Мэлори слушает. Изо всех сил.
– Нет. Что именно?
– Люди. Кажется, аплодируют.
