Во время второго посещения Алон-Риста Персефона и Гела (Персефона считала ее женой Липита, и только потом узнала, что она не жена, а любовница) набрались храбрости и, поднявшись по ступенькам, выглянули в окно, из которого открывался захватывающий вид на огромный купол, красивый город, раскинувшийся внизу, и невероятно высокую массивную башню.
Никто их не остановил. На них вообще не обратили внимания, и все же Персефона до смерти перепугалась. Им с Гелой хватило духу лишь разок высунуться в окно, но то, что она увидела, навсегда запечатлелось в ее памяти. В своих снах Персефона без страха ходила по мощеным улицам, заглядывала в лавки. Никто ее не видел, и она об этом знала. Она и подумать не могла, что ее сны превратятся в реальность.
Как признанный правитель Алон-Риста, Нифрон в тот же день провел Персефону по крепости, которая должна стать ее новым домом. Застава оказалась совсем не такой большой, как она представляла себе раньше. Возведенная на вершине остроконечной скалы, крепость смотрелась естественным ее продолжением. Внизу раскинулся город. На горных уступах теснились ряды каменных домов, постепенно опускаясь вниз, словно хвост дракона, лежащего на куче золота.
– А вот Миртрелин, – сказал Нифрон, указывая на неприметную дверь в одном из трехэтажных зданий.
– Земля радости?
Нифрон удивленно улыбнулся и кивнул.
– А ты неплохо знаешь фрэйский. Миртрелин – это… – Он в задумчивости остановился посреди улицы. – Не знаю, есть ли у вас такие заведения. Фрэи приходят сюда отдохнуть – выпивают, поют песни, рассказывают истории.
– Мы так же отдыхаем в чертогах.
– Здесь все не так формально. Сюда приходят простые жители, чтобы насладиться отдыхом и повеселиться. Мы с галантами провели тут много долгих вечеров.
– С виду здесь тесновато. Зачем идти сюда, если у вас есть огромный зал, в котором могут разместиться жители всего го- рода?
– Верентенон – место для общих собраний, уменьшенная версия Айрентенона. Командиры Копий здесь обсуждают разные вопросы и дают советы командующему Алон-Риста.
– Понятно, – вежливо улыбнулась Персефона.
– Кажется, ты ни слова не поняла из того, что я сказал.
– Ты сказал, что огромный дом с куполом – ваш чертог, только вы там не пьете.
Нифрон рассмеялся.
– Да, вроде того.
– В Рхулине так не получится, – заметила Персефона. – Если хочешь созвать сход, нужно поставить еду и питье. Иначе никто не придет.
Фрэй снова рассмеялся. «У него приятный смех, – подумала Персефона. – И смеется он часто». Смех и добрая шутка – дар, которым одинаково наслаждаются и даритель, и одаряемый. Персефона считала угрюмых людей скрягами. Почти все, кого она знала, были слишком серьезными, и на их фоне Нифрон представлялся ей лучом света в темном шатре.
Город оказался совсем не таким, как она думала: менее безупречным, зато гораздо более удивительным. Извилистые мощеные улочки, изящные арочные переходы, разноцветные дома в несколько этажей с резными наличниками на высоких окнах, – все поражало воображение. Но не менее поразительными были кучи навоза, битые горшки, бесчувственные пьяницы, спящие прямо на улице, непристойные рисунки на стенах и запах мочи, доносящийся из переулков. Однако для Персефоны самая большая разница между сном и явью заключалась в том, что жители города ее видели. Те, кто набирал воду в фонтане, забывали, зачем пришли, и стояли столбом, таращась на Нифрона и Персефону. Там, где они проходили, разговоры тут же смолкали, двери закрывались, смех стихал. На лицах фрэев отражался страх вперемешку с отвращением и изумлением. Одна фрэя, не таясь, разрыдалась.
Нифрон будто ничего не замечал. Он вел Персефону по городу, оживленно показывая ей достопримечательности.
– Прямо сейчас я тебя туда не поведу, – он махнул в сторону узкой улочки, которая шла в гору и упиралась в мост, соединяющий два трехэтажных здания, – там отличная баня.
– Баня?
– Место, где мылятся, парятся и общаются.
– Не понимаю, как одно связано с другим.
Снова добродушный смех. Кажется, сегодня я настоящая богиня юмора.
– Поверь мне, там здорово. Тебе понравится.
– Не сомневаюсь, – солгала Персефона.
Они возвратились к лестнице, с которой спустились. Прогулка окончилась, но у Персефоны появились вопросы, и она хотела получить на них ответы до того, как вернется к остальным. Она решила воспользоваться возможностью и все прояснить. Нифрон – воин, поэтому должен оценить прямой подход.
– И что дальше? – спросила она.
Нифрон удивленно обернулся.
– Ну, я хотел бы показать тебе крепостные сооружения. На Спайрок мы не пойдем, туда слишком высоко подниматься…
– Я имею в виду, что будет теперь, когда мы захватили Алон-Рист? Что дальше?
– Ты же киниг; вот ты мне и скажи.
– Я не идиотка. Для тебя это огромная победа.
– Для нас обоих.
Персефона закатила глаза.
– Не обращайся со мной, как с ребенком. Ничего не выйдет.
Нифрон посмотрел на нее долгим взглядом и облизнул губы, коснувшись языком зубов.
– Ты все спланировал заранее.
– Конечно. Ты сама присутствовала, когда я…
– Нет. Ты спланировал еще до того, как пришел в Рэн.
Нифрон замер и снова задумчиво посмотрел на нее.
– Ты вынашивал этот замысел несколько месяцев, может быть, даже несколько лет, только не предусмотрел в нем меня. Ты сам хотел стать кинигом Десяти Кланов.
Фрэй ничего не сказал, однако на его лице отразился живой интерес – может быть, впервые за все время их знакомства. Персефоне хотелось думать, что это свидетельствует об уважении, но, скорее всего, она просто выдавала желаемое за действительное.
– Когда вы пришли к нам в Далль-Рэн, ты сказал, что вас объявили вне закона, потому что вы не подчинились приказу фэйна и отказались разрушать наши поселения. Ты яростно осуждал других инстарья за то, что они уничтожили Дьюрию и Нэдак, убив всех рхунов до единого. Но меня не обманешь. Ты помогаешь нам вовсе не из протеста, что убили невинных людей.
Нифрон не перебивал, и Персефона продолжила:
– Я не знаю, может, тебе и вправду противно убивать женщин и детей, а может, убийство для тебя – просто бездумная привычка, и ты лишаешь человека жизни с той же легкостью, с какой Падера сворачивает шею цыпленку. Только я не верю, что ты отказался от своего наследия и бросил все это, – она жестом указала на город, – ради кучки сожженных домов и нескольких убитых младенцев. Такой поступок требует гораздо большего сострадания, чем ты способен испытать. Честно говоря, мне все равно, почему ты это сделал. Меня волнует, что ты собираешься делать сейчас. Каким ты видишь воплощение своего грандиозного плана?
