Мовиндьюле употребил бы выражение «совсем сбрендил», однако он был принцем, а Вэсек – Мастером Тайн.
– Если кому-то придет в голову посеять смуту, сейчас как раз подходящий момент. Во дворце мало охраны, а в городе всего четверо миралиитов.
– Всего четверо? – не поверил Мовиндьюле.
– Именно так. Вы, ваш отец, Видар и Синна.
– А как же… – Принц задумался. Он не мог похвастаться широким кругом общения, а до войны вообще мало кого знал. Онья погибла в Грэндфордской битве, Касимер тоже. – Погодите, а как же Кримсон? – Ему вспомнился миралиит, явившийся в Тэлвару прошлой осенью.
– Кримсона отправили на реку.
«Отправить на реку» – новое и, прямо скажем, непопулярное выражение. На восточном берегу Нидвальдена расположился отряд миралиитов во главе с кэлом. Джерид плел сеть, не позволяющую рхунам и инстарья переправиться. Мовиндьюле не предполагал, что дела настолько плохи: на новую пограничную заставу отправили буквально всех миралиитов.
Вэсек спрашивает о Серых Плащах, чтобы набрать из них новых рекрутов? Неужели нас так мало? Если да, тогда дыру в сети обязательно обнаружат. Насколько же все изменилось!
«Забавно, – подумал принц. – Миралииты изгнали инстарья, прежних защитников Эриана. Собственно, с этого все и началось».
Выходит, история повторяется? Может ли случиться, что миралииты повторят судьбу инстарья, пока на Лесном Троне сидит миралиит? Хотя… во время последней войны фэйн Алон-Рист был как раз из инстарья.
Минуту назад Мовиндьюле не поверил бы, что подобное возможно. Правда, минуту назад он не знал, что в Эстрамнадоне осталось всего четверо миралиитов, включая его самого.
– Вы действительно считаете, что Серые Плащи встанут в строй? Вы их для этого ищете?
– Отчаяние порой заставляет нас заключать необычные союзы. Я полностью осознаю возможную опасность. Со времен войны с дхергами наши дела никогда не были так плохи. Кстати, Макарету до сих пор не нашли.
При звуке этого имени у Мовиндьюле перехватило дыхание. Фэйн имел отвратительную привычку расправляться с соперниками публично, хотя он мог казнить Макарету тайно, чтобы не расстраивать сына. Нет, вряд ли. Отец никогда не заботился о моих чувствах. Как бы то ни было, она, скорее всего, мертва. Возможно, ее убил какой-то миралиит и сам погиб в схватке, унеся эту тайну с собой в могилу.
А вдруг она жива?
– Вы что-нибудь о ней знаете? – спросил Вэсек.
– Нет, – честно ответил Мовиндьюле.
– Она не пыталась с вами связаться?
Принц покачал головой.
– Если да, вы бы мне сказали?
Мовиндьюле вскинул брови.
– Следите за языком. Я не фэйн, поэтому мне не дозволено делать то, что мой отец сотворил с Зефироном, но я – один из четырех оставшихся здесь миралиитов, и Феррол не запрещает причинять боль.
– Напоминания излишни, мой принц. – Вэсек закатал рукав по локоть и предъявил сморщенные пятна от ожогов, слишком одинаковые и ровные – явно не от простого огня.
– Нет, я ее не видел, – сказал Мовиндьюле. – Но если бы увидел, вам бы не было нужды спрашивать.
– Почему?
– Я казнил бы ее у всех на глазах.
Вэсек посмотрел на Мовиндьюле долгим взглядом и наконец кивнул.
– В таком случае позвольте предупредить: если встретите ее, будьте настороже. В тот день на площади Макарета прикончила пятерых миралиитов. Кого-то ей удалось застать врасплох, а кое-кто смог ей противостоять.
Мовиндьюле догадался, о ком идет речь.
– Синна?
– Да. Макарета убила бы вашего отца, если бы Синна не сотворила то, что вы, заклинатели, называете «сверхнадежный блок».
– Значит, вот как она стала телохранителем?
Вэсек кивнул.
– Макарета молода, но очень талантлива и в высшей степени опасна.
Мовиндьюле улыбнулся.
– Я тоже.
Глава 6
Дракон и голубь
На первый взгляд, пожертвовать одним ради многих – разумное решение, однако все зависит от того, кто этот один и кто эти многие.
«Книга Брин»
Персефона крепко прижала к себе Нолина. Памятуя о гибели старших сыновей, она почти не выпускала его из рук. Нолин был у нее четвертым. Первый умер сразу же после рождения, не успев получить имени. Второй, Дункан, дожил до трех лет – захворал да так и не оправился. Третьему сыну она дала имя Манн, то есть «могучий», в надежде, что тот проживет достаточно долго, чтобы его оправдать. Так и случилось; Персефона обрадовалась, что проклятие, тяготеющее над ее детьми, утратило силу, однако Манна загрызла медведица. Нолин стал для нее последней возможностью продолжить род, поэтому она так боялась его потерять.
Мальчику требовался отдых. Во время кормления малыш яростно извивался и размахивал ручками, теперь же его глазки закрывались, по подбородку стекали капли молока, но он по-прежнему крепко сжимал кулачки.
– Отпусти же меня, чудовище. – Персефона осторожно выпутала крошечные пальчики из волос и отдала ребенка Джастине.
– Слышишь, как мама тебя называет? – ласково проворковала та. – Вовсе ты не чудовище, правда, моя радость?
– Просто не ты его кормишь. Мало того, что он пытается сделать меня лысой, под стать миралииту, так еще и зубы в ход пускает. А ему всего-то восемь недель от роду!
Они находились в шатре кинига. У Нифрона был свой, но Персефона понятия не имела, зачем ему отдельный шатер, – ее муж почти не появлялся в лагере. Вот и сейчас он с отрядом направился к Харвудскому лесу, желая удостовериться, что там достаточно безопасно. Последние несколько месяцев Военные силы Запада одерживали одну победу за другой и уже трижды переносили лагерь. Персефона, занятая заботами о младенце, передвигалась с обозом, вместе с теми, кто обслуживал нужды армии – носил воду, щипал корпию, точил оружие, готовил еду и поминутно ожидал приказа двигаться вперед или, наоборот, отступать.
Персефона могла бы нанять кормилицу и руководить войском, как и подобает кинигу, однако такой поступок не принес бы ощутимой пользы. Роль полководца больше подходила Нифрону, ведь он всю жизнь командовал боевым отрядом. Кроме того, Персефона была нужна Нолину, а он – ей.
Прежде в трудные времена рхунами управляли мужчины, и под «трудными временами» неизбежно подразумевались вооруженные столкновения. Однако в случае чумы, голода или разногласий между кланами без кинига тоже не обойтись, но он не обязательно должен быть воином. Суровые мужчины обычно затевают драку на ровном месте, потому что это получается у них лучше всего. Персефона на собственном опыте поняла, что хороший правитель должен проявлять не только силу, но и мудрость, сострадание, выносливость, приверженность общему делу и остроту ума, – то есть быть для своего народа не столько отцом, сколько матерью.
