— Что с тобой случилось?!
— Со мной? — повторил маг бесцветным голосом. — Со мной все замечательно. Уходи.
— Арон…
— Ты меня плохо слышишь? — Тонгил шевельнул рукой, и в воздухе начала формироваться тень, подобие тех, что уже целый день кружили по периметру поместья.
Мэль сделал шаг назад, нервно поклонился — таким Арона он не видел уже очень давно, и не желал видеть — и заторопился прочь.
Это началось после возвращения Тонгила из имения ар-Мэлгона. Что он там видел, с кем и о чем говорил, маг не распространялся. Сразу по возвращении закрылся в покоях и не выходил оттуда весь следующий день. А потом среди ночи приказал готовиться к переезду в отдаленное загородное поместье… И вот теперь, сам похожий на смерть, сидел у озера, выпустив тени то ли охранять дом, то ли сторожить его жителей от побега.
Мэа-таэлю это очень не нравилось.
Маги, особенно Темные, славились припадками безумия, и хотя за все годы службы Мэля ничего подобного с Тонгилом не случалось, потеря памяти, наложившись на выпитую кровь солнечной гидры и любой следующий шок, могла вызвать что угодно. Полуэльф только надеялся, что частью этого «чего угодно» не окажется его собственная смерть.
Солнце уже начало клониться к закату, когда тени исчезли, а зачарованные их танцем оборотни очнулись и начали оглядываться по сторонам, пытаясь понять, куда делся день. Однако сам Тонгил вернулся от озера только среди ночи.
Мэль сидел на ступенях лестницы, ведущей к покоям мага, и при виде приближающегося Тонгила не сделал ни малейшей попытки встать или хотя бы подвинуться, освобождая путь.
Арон остановился, глядя на единственного человека в этом мире, которому почти верил… Или уже просто верил?
— Ждешь объяснений? — спросил, понимая, что выговориться ему самому важнее, чем Мэа-таэлю услышать.
— Это произошло за несколько лет до всех этих дел с моим превращением в Великого, до убийства Неркаса, — Арон неопределенно махнул рукой, указывая на север, и одновременно с тем — на прошлое.
— Столица всегда славилась своими красавицами, но она, Тери, обладала чарами особого рода, не имеющего отношения к магии. Меня потянуло к ней… Но потом я выбрал другой путь в жизни, а она осталась… Вышла замуж… Ее благородный муж, ар-Мэлгон, стал отчимом моему ребенку. А когда узнал, что ребенок носит в себе Темный Дар, то попытался убить.
Мэль вздрогнул — как от слов Арона, наполненных откровенной горечью, так и от воспоминания о своем давнем видении.
— У тебя сын? — вырвалось невольно.
— Да.
— И сколько ему сейчас?
— Почти десять.
— Десять, — повторил полукровка тихо, а перед глазами возникла однажды уже виденная картина:
Тонгил и черноволосый мальчик идут по темным переходам подземелья, по коридору, ведущему к лабораториям мага. Мальчик шагает беззаботно, взгляд у ребенка невинно-доверчивый, бесстрашный. Вот он поднимает голову, что-то спрашивает у Арона, и Мэль замечает, как сильно они похожи: маг и этот незнакомый мальчик. Тонгил кивает, улыбается и распахивает перед сыном дверь самой страшной из своих лабораторий — той, откуда люди никогда не возвращаются живыми, только разобранными на части…
— Ты должен помочь мне найти его, — разбил видение голос мага. — Подними всю сеть, всех осведомителей! Я пытался задействовать следящую магию, но ни ритуалы, ни тени, ни отражения не работают. Или же я просто не помню, как заставить их работать… — Арон оборвал себя, и Мэа-таэль с запозданием понял, что, должно быть, сильно изменился в лице.
— В чем дело, Мэль? — резко спросил северянин.
Полукровка встряхнул головой:
— Зачем он тебе?
— Что?
— Зачем тебе этот ребенок?
Арон отвернулся и ответил после долгой паузы:
— Некоторые из возвращающихся воспоминаний для меня ярче, чем нынешняя реальность. Таким кажется все, что связанно с Тери и с моим сыном.
— Еще несколько дней назад ты не знал о его существовании, — упрямо возразил Мэа-таэль, изо всех сил пытаясь не вспоминать страшные легенды и не-легенды о том, для чего Темному магу нужны люди одной с ним крови.
— Это несущественно. Мэль, он важен для меня! Важнее, чем все остальное! — Арон глубоко вдохнул и медленно выдохнул, успокаиваясь, и продолжил уже другим тоном. — Ты же воспитан кочевниками, ты должен понимать, что род, семья — это самое главное, что есть у человека. Рик — мой единственный ребенок, моя кровь и плоть… Я не представляю, как вернуть Тери: я не нужен ей, она замужем и счастлива, у нее дети от другого мужчины, и наш сын — это все, что осталось.
Мэль опустил взгляд на собственные сжатые в замок ладони, избегая смотреть в глаза магу, говорившему так искренне:
— Понимаю. Я отдам необходимые распоряжения.
После визита жреца Серой Госпожи остальной мир тоже решил вспомнить о «дорогом Тонгиле» и возгорелся желанием его видеть. Первым оказался император, разрываемый между страхом за свою жизнь и яростью на мага. Еще бы: могучих сихха больше не было в этом мире, сам нынешний монарх ничем не заслужил благоволения богини Смерти, а, стало быть, и новых хранителей. Мысленно Арон уже начал прикидывать, кто из «верных» вассалов особенно горит желанием заменить императора на троне. Все же когда твой суверен пытается тебя убить, верноподданнические чувства имеют свойство исчезать.
На настойчивые просьбы императора явиться во дворец Арон отвечал короткими отказами, а приказать ему прямо монарх не осмеливался: иногда плохая репутация — вещь хорошая.
Повышенное внимание императора было хоть неприятно, но ожидаемо, однако через несколько дней после посещения поместья ар-Мэлгонов самому Тонгилу тоже нанесли визит. К счастью, не тар Мэлгон, — Арон был уверен, что не сумел бы нормально разговаривать с бывшим другом, а теперь своим счастливым соперником.
Он и так слишком часто ловил себя на мысли, что неплохо бы устроить Дейкасу несчастный случай с фатальным исходом, а по истечении траура посвататься к его вдове. А там — стерпится, слюбится, и все такое. Если Тери могла полюбить его в том, прежнем, мире, что мешает в этом?
Мысль пришла непрошенной, но быстро пустила корни, выгнать ее окончательно не получалось. А ведь казалось поначалу, что готов отпустить Тери, позволить ей быть любимой в той семье, которую она сумела построить в этом мире. Что готов пожелать ей счастья с другим. Но нет, внутренний голос все громче нашептывал, что никогда и никто не даст ей той любви и того счастья, что дал бы он. И что он сделает это, (если сделает), не только для себя и своего не найденного пока сына с непривычным именем Альмар (Рикард, — думал Арон про себя, — все равно мой сын — это Рик), но и для нее. Ведь его любовь настоящая, а любовь Дейкаса к своей жене пришла из магии и обмана.
