Девушка остановилась, бросила на него быстрый взгляд через плечо — в чуть насмешливой улыбке блеснули ровные белые зубы — и, разбежавшись, нырнула в черную воду. За время, потребовавшееся Арону, чтобы сбросить одежду, Эрига успела проплыть треть пути к скалам, видневшимся на фоне розовеющего горизонта. И только у самих скал он сумел догнать девушку.
— Так поплаваем вместе? — повторил, вынырнув прямо перед ней. Эрига изумленно отшатнулась, потом рассмеялась и ушла под воду…
Солнце уже полностью поднялось над горизонтом, когда, вдоволь наплававшись, они выбрались на плоский камень, торчащий из моря рядом с клыками скал.
— В отряде говорят, что ты пират, — Эрига перекинула мокрую косу через плечо и отжала из нее воду. — Говорят, ты из людей Кашимы.
— Говорят, — согласился Арон, стирая с ее плеча задержавшиеся там капли влаги. — Много чего говорят.
— Это правда? — уточнила жрица.
— Хм… Правда — вообще странное слово, тебе не кажется?
— Уходишь от ответа, — сказала Эрига обвиняюще.
— Точно, — согласился Арон, и, притянув ее к себе, прижался губами к ее губам…
Несколько сладких мгновений, а потом, извернувшись, девушка ужом выскользнула из его объятий и без всплеска ушла в море.
Когда северянин выбрался на берег, Эриги там уже не было, только его собственная одежда валялась на песке. Да еще на камне все также сидел Гетас, который при виде Арона поднялся на ноги.
— Хочу тебя предупредить, Тибор, — сказал негромко, и Арон с удивлением осознал, что сегодня первый раз, когда он слышит голос телохранителя Эриги.
Предупредить о чем? Чтобы не распускал рук в отношении прекрасной жрицы?
Но тот сказал другое:
— Будь осторожен. Ты нравишься Эриге, так что будь очень осторожен.
Немного позднее, когда отряд уже тронулся в путь и рядом с ними никого не было, Арон подъехал к девушке.
— Дразнишь меня? — спросил негромко.
Та тихо рассмеялась:
— Дразню… Дразнить — такое неподходящее слово, тебе не кажется?
День прошел без значимых событий. Путь, по которому вела их жрица, все также следовал вдоль морского побережья. Дороги здесь не имелось, только направление, пейзаж почти не менялся. А к вечеру, уже незадолго до заката, самые остроглазые в отряде различили на горизонте, на дальней косе, острым клином выходящей в море, яркие блики. Такие бывают, когда солнце отражается от металлических шпилей сторожевых башен.
Город.
На следующий день предстояло решить, будут ли они огибать его или пойдут напрямик. Чутье Арона упорно молчало, словно место впереди не несло никакой опасности, словно город иного мира был готов искренне приветствовать чужаков. Более того, чем дольше северянин смотрел в том направлении, тем сильнее ощущал нечто, похожее на радостное предвкушение, тем более странное, что природная осторожность категорически требовала обойти город по самой широкой дуге.
Вечером Арон спустился с высокого каменистого обрыва, где они раскинули лагерь, к морю. Оно здесь было спокойным, волны — мелкими, без барашков пены. Вода накатывала на берег с мягким урчанием, почти касалась сапог Арона, смачивала крупный желтоватый песок и отбегала назад. У берега мельтешили рыбы, южный ветер приносил несмолкающие крики чаек. Приятное место, хотя, учитывая близость города, странно безлюдное.
Северянин в последний раз посмотрел на рубин в оправе перстня, по-прежнему сияющий чистым алым цветом, убрал амулет в поясной мешок и повернулся туда, откуда доносились мужские голоса, среди которых порой звучал единственный женский.
Когда Арон вскарабкался на обрывистую каменистую косу, на которой расположился отряд, Эрига как раз пыталась объяснить Истену, отчего вместо степи они оказались у моря. Судя по напряженно сморщенному лбу молодого наемника, от жреческих мудрствований он был далек и объяснение понимал плохо, но не сдавался.
— Вот это наш мир, — говорила Эрига, тыкая веткой в первый нарисованный на земле круг, потом переводила самодельную указку на второй такой же: — А это тот, где мы оказались. Чем дальше один слой реальности находится от другого, тем больше между ними накапливается различий. Например, если бы мы вышли в самых ближайших слоях, то степь осталась бы степью, а значит, Шаман почти не потерял бы в своей силе. Здесь же карта мира выглядит иначе, вместо степи в этом месте — внутреннее море.
— Скажи, Эрига, насколько сильно отличается от нашего мира самый ближайший слой? — поинтересовался Арон. — Можно ли там встретить наших двойников?
— Думаю, да, — кивнула девушка.
— Я бы не отказался посмотреть на жизнь своего, — задумчиво сказал Кирк. — Интересно, получилось ли у него…
— Что именно? — заинтересовался Бракас.
Южанин покачал головой:
— Да так. Мысли вслух. Уверен, многие бы из нас удивились, увидев, чего достигли их двойники.
— Действительно, — протянул Арон. — Точно бы удивились…
В душе болезненно заныла пустота, оставленная ушедшим Даром. Темным Даром — напомнил он себе, но это не помогло. Неимоверно хотелось, протянув ладонь, вызвать послушные Тени, сделать их продолжением глаз и рук, вернуть ощущение стихий, когда и Огонь, и Вода, и Воздух — все кажется частью тебя…
Взгляд Арона против воли скользнул в сторону Рикарда, сидевшего, нахохлившись, неподалеку. Забрать бы его Дар. Вновь почувствовать это нечеловеческое могущество, стать Тонгилом, стать собой. Наверное, такой способ есть — скорее всего, ритуал с жертвоприношением. Был бы некромант знакомый — подсказал бы, все равно ведь толку от мажонка немного…
Осознание, куда завели его размышлений, ледяным крошевом скользнуло вдоль позвоночника. Арон вздрогнул. Он действительно сейчас обдумывал человеческое жертвоприношение? Собирался убить на алтаре человека, который доверился ему? Ребенка?
Его ли это мысли вообще?!!
— Тибор, ты что это? Словно призрака увидел? — вырвал его из мыслей голос Кирка.
— Нет, все нормально, — ответил северянин, пытаясь взять себя в руки. — Так, ерунда какая-то в голову лезет. Пойду я, пожалуй, еще прогуляюсь.
— В лес, что ли? — Кирк удивленно посмотрел сперва на закатное солнце, потом на темную массу деревьев.
— Да хотя бы, — пробормотал Арон. Возможно, одиночество поможет понять, кто или что повлияло на него.
Жгучее желание вернуть магию приутихло, пустота внутри вновь ощущалась привычной, уже терпимой, потерей. Так калека привыкает жить с отсутствующей рукой или ногой и уже не испытывает болезненной зависти к здоровым.
Как северянин ни пытался понять, что несколько минут назад привело его к мысли обратиться к некромантам, разум лишь недоуменно молчал. Не могли это быть его собственные размышления, не могли!
