– Кровь Змея Разрушителя собралась в подземное озеро, из которого родились Пустынники, – сказал Кирк, – среди Вольных это все знают. А когда Разрушитель испустил последний вздох, ожила Пустыня. Народ Пустыни тогда звался иначе, но потом Пустыня начала пожирать их страну и настоящее название забылось.
– Люди убили бога, — негромко сказал Арон, — такие деяния не проходят бесследно. Кирк, у вас говорят, почему Пустыня пошла на юго-запад? Не на Великую Степь, не на Империю Террун или Каганат?
– Говорят. Это потому, что смертельный удар Разрушителю нанес маг из Первой Колонны, Атеро Яштассе.
– В хрониках, которые я переписывал, было не так, – вмешался Рикард, — там говорилось, что Разрушителя убил Каир Солнечный.
— Враки, -- Кирк махнул рукой, – тогда первым делом Пустыня поглотила бы Террун…
Отвлекшись от разговора, Арон задумчиво посмотрел вдаль. После разговора с Есиро на душе было нехорошо, а сейчас добавилось еще какое-то давящее ощущение.
Также, как…
Как четыре года назад, когда, будучи в двух днях пути от дома, он почуял беду. Как и тогда, внутренний горизонт начал темнеть со всех сторон. Как и тогда, мир вокруг начал терять краски…
Нет!
Не может быть!
Его сын Рикард… Альмар…
Арон ведь уже так близко…
*****
Остальные в отряде продолжали обсуждать смерть Разрушителя и не смотрели на Темного. А Истен смотрел – конечно, не в открытую, а исподволь, незаметно – как он научился за последние дни. И первым заметил, как маг застыл, как окаменело его лицо, как с щек сползла краска. Как резким движением он вытащил из-за пазухи сверток, торопливо развернул. В солнечном свете блеснуло золото оправы и засиял кроваво-красный рубин. Обычный перстень, на который маг смотрел словно на явленное ему божественное откровение.
Истен недоуменно моргнул – показалось, будто цвет камня изменился, стал на несколько тонов темнее. Потом еще темнее – практически до черноты. Потом резко посветлел. И продолжил пульсировать: от алого до черного и обратно.
Истен перевел взгляд на Темного. Вид того был страшен – ни кровинки в лице, и само лицо как маска, из тех, что накладывают мертвецам. Радужная оболочка глаз обесцветилась, практически исчезла, оставив только черную точку зрачка.
Алый – черный, продолжал пульсировать рубин.
Алый – черный.
Алый – черный.
Как-то сам собой разговор остальных стих, воцарилась тишина. Истен рискнул отвести взгляд от камня – да, остальные теперь тоже смотрели на мага и на перстень в его руке.
Алый – черный.
И черный.
Только черный.
Пульсация прекратилась.
Вдруг повеяло холодом, зимним, пронизывающим и трава вокруг мага начала белеть, покрываться инеем, превращаться в ломкие ледяные иглы. Вот иней пополз дальше, и Истен напрягся, готовясь вскочить на ноги. Привлекать внимание мага движением не хотелось – Темный сейчас откровенно пугал – но и замерзнуть насмерть желания не было.
Рубин в перстне мага мигнул алым один раз, второй, и загорелся ровным красным светом.
Движение инея остановилось, ощущение холода схлынуло, трава начала оттаивать. И лицо мага вновь стало вполне человеческим, а глазам вернулся серый цвет.
Часть 3 Глава 8
Удар, выбивший воздух из легких.
Чернота.
Пробуждение.
Когда Альмар очнулся, память вернулась сразу, а вместе с ней удивление — почему он не чувствует боли? Или та столь сильна, что сознание не дает ее ощутить?
Упасть с такой высоты и не разбиться невозможно. Даже магу.
Мальчик открыл глаза – и первым делом увидел слабо освещенное лицо Ниты, склонившейся над ним. Лицо, отсвечивающее синим. Стена за ее спиной, также, как и наверху, была покрыта жуками-фонарями.
Альмар попытался встать — и не смог. Не смог даже поднять руку. Мог только моргать — и говорить.
— Что? – выдохнул. – Что со мной? Как ты здесь оказалась?
– Ты упал, – сообщила девочка, – а я пришла тебе помочь.
– Помочь? Ты можешь мне помочь? Я не умру? – говорить оказалось не трудно и не больно. Может быть, он не так уж сильно расшибся?
Нита нахмурилась:
— Конечно ты умрешь.
— Но…
– Ты же человек. Все люди умирают. Папа рассказал мне это, когда я была еще совсем маленькой. Я не хотела, чтобы люди умирали, но он сказал, что это невозможно изменить. Разве твой папа не говорил тебе этого?
Альмар моргнул. Да, Нита бывала странной.
– Я не умру сейчас? – уточнил он.
— Ой, — Нита виновато улыбнулась. -- Нет, сейчас точно нет. Я же здесь.
– Почему я не могу пошевелиться?
– Когда ты падал, я поймала тебя в сеть онбо, но… м-м, понимаешь, эта… это заклинание пока мне не очень дается. Ты полежи пока так, а я вспомню, как это все распутать.
Нита немного отодвинулась, ее лицо приняло сосредоточенное выражение. Потом девочка подняла руки на уровень груди, ее пальцы задвигались, соединяясь, переплетаясь, вырисовывая что-то в воздухе. Альмар моргнул – показалось, что с кончиков ее пальцев струится серебристый свет. Но через мгновение это был уже не свет, а тьма – падающая жирными хлопьями. И – свет вновь, в этот раз красноватый. И – серый туман, и…
То, что исходило от пальцев Ниты, непрестанно менялось. Альмар попытался найти какой-то порядок в этих изменениях, запомнить ритм. Ритма не было. И тогда он просто стал наблюдать, молча, чтобы не сбить ее настрой.
– Готово! – воскликнула девочка, и сделала движение, будто собиралась хлопнуть в ладоши. Но ее ладони замерли, не коснувшись, а на лице отразилась тревога. Потом она уставила на Альмара указательный палец и свела брови:
– Пообещай мне, – сказала строгим тоном, – пообещай, что не будешь дразниться!
– Насчет чего дразниться? – не понял Альмар.
– Не важно! Насчет всего! Обещай! Никаких дразнилок!
– Э-э, – Альмар не представлял, что могло бы заставить его смеяться над Нитой. – Обещаю.
Нита хлопнула в ладоши.
Ничего не случилось.
Нита нахмурилась и хлопнула вновь. И Альмар ощутил, что вновь падает – на долю мгновения. За падением последовал несильный удар о что-то твердое, и мальчик понял, что вновь может двигаться.
– Так я висел в воздухе в твоей сети…? – спросил, садясь, и резко замолчал.
– Ты обещал! – Нита смотрела на него с тревогой.
– Я… ничего, – только сейчас Альмар заметил, что одета Нита была не в свое обычное нарядное платье, а в дешевую холщовую рубашку навыпуск и такие же, до колен, штаны. Но дело было совсем не в одежде, а в ногах девочки – покрытых черной чешуей, вместо ступней заканчивающихся удлиненными лапами, как у ящера, с четырьмя загнутыми когтями впереди и еще одним – там, где полагалось быть пятке.
