В начале XVI века типографы пытались урегулировать вопросы интеллектуальной собственности и решить проблему пиратства. Они сами попросили власти об учреждении «привилегии» – официального документа, гарантирующего им монопольное право на печать определенных изданий и защищающего от пиратского копирования. Власти пошли навстречу, а очень скоро оказалось, что патент – отличный инструмент контроля над растущим книжным рынком, тем более что началась Реформация. И вот уже за печать без привилегии типографам грозит крупный штраф, а то и смертная казнь.
Патент на определенное издание давали обычно на шесть лет, иногда на десять. Но на практике это часто превращалось в неограниченный срок, особенно для таких, как Плантен. Кстати, привилегия стоила денег, в то время как approbatio, похоже, была бесплатной. Существовали генеральные привилегии, дающие право на печать какого-то автора на постоянной основе, на печать для какого-то города или даже страны. Например, Плантен получит генеральную привилегию на печать Полиглотты для всей Западной и Восточной Европы, а чуть позже – на печать литургических книг для Испании и колоний. В выдаче патентов власти Антверпена и Брабанта показали себя довольно либеральными. Плантен всегда знал, какой текст может быть опасен и не пройти цензуру. Это не значит, что его отношения с цензурой были безоблачны, однако он всегда старался избегать неприятностей.
Эдикты Карла V, а затем и Филиппа II производят впечатление, что процесс цензуры был урегулирован до мельчайших деталей, и дают картину отлаженной машины репрессий. На самом деле эта процедура была очень плохо и поверхностно определена. Для религиозной цензуры не было никакого центрального органа, лишь определенное количество более или менее официально уполномоченных цензоров с теологическим образованием, которые непонятно кому подчинялись и руководствовались, видимо, собственными представлениями об ортодоксальности при проверке текста. Светской цензурой официально ведал Тайный Совет Брабанта, а на местах – судебные органы, но никаких единых предписаний о том, как проверять тексты, не было.
Из переписки Плантена Леон Воэ делает вывод, что типографы могли сами выбирать себе цензоров по желанию, а цензоры были свободны согласиться или не согласиться на проверку той или иной книги. Естественно, у всех печатников были знакомые цензоры, с которыми они постоянно работали и хорошо понимали друг друга. Несмотря на жесткие законы, ситуация с цензурой до 1566 года, когда началось иконоборческое восстание, была вполне приемлемой для типографов, пишет он. Антверпенские цензоры пропускали тексты, которые брюссельские или испанские никогда не пропустили бы. Главное – не попадаться на совсем уж вопиющих нарушениях. Цензура существовала везде, и, несмотря ни на что, Антверпен все же был отличным городом для типографов.
* * *
В 1562 году все изменилось. Не в Антверпене – во Франции. Но поднявшаяся волна затронула и Антверпен. В первые годы царствования Карла IX фактически правившая Францией королева-мать Екатерина Медичи проводила политику религиозного примирения, которая предполагала расширение прав гугенотов и ограничение влияния семьи де Гизов – главы ультра-католической партии. В январе 1562 года был опубликован Сен-Жерменский эдикт, впервые разрешавший гугенотам отправлять их культ, но только за пределами городских стен и не в дни католических праздников, и обязывающий их оставить захваченные ранее католические храмы. Но он произвел эффект, обратный ожидаемому. Католики были возмущены идеей компромисса как такового; Парижский парламент отказался его ратифицировать. Гугеноты же посчитали сделанные им уступки недостаточными и продолжили захват храмов и проведение своих служб в городах. В этой ситуации любое малозначительное столкновение могло привести к масштабной гражданской войне. И привело.
1 марта 1562 года Франсуа де Гиз проезжал через городок Васси на территории своих владений. Он возвращался из Жуанвиля, где навещал мать, в сопровождении вооруженного отряда. В Васси герцог хотел отстоять мессу, но выяснилось, что в риге рядом с церковью собралось около тысячи местных гугенотов – а это безусловное нарушение Сен-Жерменского эдикта. Поскольку в начавшейся за этим религиозной войне каждая из сторон использовала события в Васси в своей пропаганде, чтобы продемонстрировать невосприимчивость другой стороны к разумным доводам, единого мнения о случившемся нет. Гугеноты утверждали, что люди де Гиза, узнав о собрании в риге, тут же атаковали безоружных людей. По версии католиков, гугеноты намеренно провоцировали де Гиза и его свиту, организовав пение псалмов прямо перед входом в церковь, а на требование герцога соблюдать эдикт стали оскорблять его и бросаться камнями. Только когда один из камней попал де Гизу в лицо, его люди атаковали нарушителей порядка. В последовавшей схватке были убиты больше пятидесяти гугенотов и еще не менее ста были ранены. Эта резня стала началом религиозных войн во Франции, которые продолжатся до 1598 года.
После Васси гугеноты организовали вооруженные отряды милиции для обороны от католиков. Они появились во всех крупных городах. Начались столкновения. В Лионе, где Плантен провел прекрасные годы детства, такие протестантские отряды в ночь на 1 мая пошли против городских властей, в ходе беспорядков были разрушены и церковь Сен-Жюст – та самая, настоятелем которой был каноник Порре, и где Плантен пошел в школу, – и дом каноника, и кладбище, на котором покоился Жан Плантен.
В Нидерланды первые кальвинисты побежали в 1540-х годах, когда на престол взошел Генрих II. Они показали себя мирными и трудолюбивыми людьми, так что власти не трогали их, гораздо охотнее казня анабаптистов. Но в 1550-х годах их становится все больше, начинаются проповеди – поначалу только за городскими стенами, как было оговорено с властями… Кальвинисты все громче заявляют о своих правах, и вступивший в 1558 году на престол Филипп II видит в них угрозу. Пропаганда кальвинизма строго запрещается, и в том же году Плантен наблюдает пять костров на рыночной площади – это жгут особо ретивых проповедников. С тех пор испанская администрация Нидерландов наблюдает за кальвинистами особенно пристально. Не распространяют ли они свое учение среди честных католиков? Как? С помощью печатного пресса, конечно.
Узнав о событиях в Васси, антверпенские кальвинисты чувствуют опасность – мнимую или реальную. Они сплачиваются все сильнее и действуют все активнее, стремясь защитить себя. Испанские власти тоже решают защитить себя. Начинаются репрессии. Главный инквизитор, некто Петер Тительман, с одинаковым энтузиазмом арестовывает, пытает и казнит как сектантов всех мастей, так и кальвинистов. Не так ли возникают войны?
Кальвинисты: Смотрите, где-то в другой стране убили наших братьев. Нам в Антверпене пока ничего не угрожает, но давайте на всякий случай наточим ножи.
Испанские власти: Смотрите, кальвинисты точат ножи! Скорее давайте точить топоры.
И когда оружие уже наточено…
Государственный преступник
Рождество 1561 года выдалось просто прекрасным. Семья Плантенов отмечает праздник в кругу друзей и сотрудников (некоторые подмастерья живут в доме хозяина), и для гостей из других городов двери их дома всегда открыты. Это был наверняка шумный и веселый праздник счастливых и довольных жизнью людей. Оглядываясь назад, Кристоф должен признать, что все идет отлично. У него получилось. Он осуществил свою мечту: типография не просто работает – она одна из лучших. Дела в торговле идут хорошо. У него любящая семья, много друзей, он живет в прекрасном городе, ставшем ему родным.
