Историю с типографом-еретиком следует рассматривать в контексте большой политики. Когда Филипп II сделал сводную сестру Маргариту наместницей, к этому отнеслись нормально: она росла в Брюсселе среди местной знати, так что ее считали своей. Да, она проводила католическую политику, но чего еще ожидать от наместницы испанского короля? А вот в помощники ей Филипп в 1560 году назначил – председателем Государственного совета Нидерландов – Антонио де Гранвелу. Это выдающийся государственный деятель, много сделавший для испанской монархии, ревностный католик, кардинал. Он происходил из Бургундии, но своим его здесь никогда не считали. Во-первых, он был сыном адвоката и внуком кузнеца – голландские аристократы относились к нему презрительно. Во-вторых, при этом он был очень богат, намного богаче местной знати. В-третьих, он оказался фанатичным католиком и сторонником жесткой центральной власти. И в противовес веротерпимым голландцам – ярым противником Реформации. Для голландцев он был воплощением ненавистных испанских властей – его ругали, высмеивали и проклинали по всей стране.
Испанская администрация под руководством Маргариты и Гранвелы активно боролась с ересью – в ходе чего и пострадал Плантен, хотя Гранвела в его травле участия не принимал. А местные власти эту борьбу саботировали – именно поэтому он и его семья остались живы и здоровы. Гранвела пытался установить жесткую бюрократическую власть, голландские аристократы в противовес этому объединялись под руководством Вильгельма Оранского. Уже очень скоро это приведет к полномасштабной войне. Но пока настойчивые требования голландцев убрать Гранвелу, а также не очень хорошее отношение к нему Маргариты подвигли Филиппа в 1564 году перевести его в Италию.
Чтобы успокоить Маргариту, власти Антверпена приговорили к галерам троих арестованных подмастерьев – показательное наказание для всех, кому может придти в голову нарушить Плакат. Но все равно это было очень мягким приговором! Изъятые книги сожгли на рыночной площади – подобный костер в 1550 году наблюдал Плантен.
* * *
Он обо всем знал? Был ли типограф действительно невиновен, а подмастерья воспользовались его отсутствием в городе, чтобы напечатать тираж запрещенного издания? Или же он был полностью в курсе дела? Кальвинистом он, конечно, не был – тут Маргарита перегнула палку, но мог ли он взять заказ на брошюры просто из-за денег? Это остается неизвестным. Воэ предполагает, что, вероятней всего, Плантен действительно не имел отношения к еретическому тиражу. А узнав о начавшемся расследовании, предпочел отсидеться в Париже, чтобы не попасть под суд по ложному обвинению.
Не будем забывать о том, что, во-первых, пытки тогда применялись как обычная практика дознания, и можно было не сомневаться, что палачу пришлось бы рассказать все – даже то, чего не было. А во-вторых: сколько бы подмастерья и ван Иммерсеел ни утверждали, что Плантен тут ни при чем, по закону мастер все равно нес полную ответственность за действия своих подмастерьев и учеников. Так что если смотреть строго по закону – он, несомненно, был государственным преступником, из тех, кого полагается срочно казнить. Еретиком он тоже, кстати, был. Не кальвинистом, а фамилистом. Никогда не афишируя своих религиозных воззрений и не призывая никого следовать им, Плантен, конечно, не представлял опасности для общества, но в свете сложившейся ситуации и возможных признаний под пыткой…
Власти в Брюсселе, похоже, были хорошо информированы о происходящем в типографии: обыск «удачно» провели как раз в те дни, когда еретический тираж был уже отпечатан, но еще не отправлен (или же придется предположить, что подобные тексты печатались там регулярно, так что любой обыск дал бы тот же результат). Имел место обычный донос – да Маргарита и не скрывала этого. Половина суммы от 100 гульденов и 10 % от остальной стоимости имущества? Лакомый кусок для любого доносчика. Или, может быть, дело было в устранении конкурента?
Остается понять, как трое подмастерьев могли напечатать в типографии 1000–1500 экземпляров брошюры так, чтобы никто из наборщиков, корректоров или членов семьи этого заметил. Эти люди живут и работают в одном доме. Даже если шефа нет на месте, он кого-то оставил «за старшего». Этот человек не видел, чем занимаются принтеры? На каждый пресс выдается дневное задание. Если на нем печатается что-то другое, задание останется невыполненным, начальство интересуется, почему. Если печатать вне рабочего времени – ночью или в воскресенье, шум в типографии привлечет домочадцев.
При максимальной норме в 2500 отпечатков в день (1250 листов с двух сторон): если брошюра была в формате in octavo и не более 16 страниц текста, то найденные 1000 экземпляров могли напечатать и за один рабочий день. Но это при условии, что задействовано четыре человека – два наборщика и два печатника, а вокруг бегают слуги, поднося чернила, промывая литеры и раскладывая их по местам. Может быть, трое «заговорщиков» печатали тираж несколько недель, незаметно делая по нескольку еретических отпечатков в процессе основной работы – тайно, но в то же время у всех на виду? Но тогда у них должны были быть с собой печатные формы с набранными страницами. Кстати, среди арестованных подмастерьев наборщиков не было. Кто же набирал текст? Или печатные формы принесли в типографию откуда-то еще?
* * *
Обвинениями в ереси и измене неприятности не закончились. Как только по Антверпену прошел слух об обысках в типографии и бегстве ее хозяина, в городской суд обратились два кредитора Плантена, Корнелис ван Бомберген и Луис де Сомере. Они вели с ним какие-то торговые дела, и на тот момент типограф оставался должен им крупные суммы, о чем имелись соответствующие документы. Поскольку, по их словам, Плантен уже довольно давно не платит по счетам, а теперь, похоже, уже и вряд ли заплатит, они инициируют против него процесс, требуя взыскания денег. Четко по закону суд начинает процедуру банкротства. И чуть немногим более месяца после первого письма Маргариты антверпенским властям, в начале апреля 1562 года Кристоф Плантен, находясь в Париже, становится полным банкротом. О том, что в 1562 году в типографии было четыре пресса, нам известно как раз из каталога конфискованных вещей, выставленных на аукцион. Там же описано и другое имущество типографа – все это ушло с молотка, чтобы выплатить истцам требуемые суммы.
Корнелис ван Бомберген – богатый коммерсант, вовлеченный, среди прочего, в печатный бизнес. До сих пор они с Плантеном отлично ладили. Но теперь все изменилось: в ходе расследования, конечно, начнут искать сообщников, которые могли разместить заказ на печать кальвинистской агитации. Если самого Плантена так и не поймают – попытаются найти других виноватых. Есть опасения, что опальный типограф потянет за собой в пропасть многих друзей и знакомых. Так что нет ничего удивительного в том, что ван Бомберген и де Сомере стремятся откреститься от обвиненного в ереси человека, порвав с ним все отношения. Кроме того, они пытаются вернуть свои деньги, вложенные в совместные проекты. Ведь имущество еретиков конфискуется в пользу короны, а в этом случае Плантен уже ничего не сможет им заплатить. Сразу же банкротить партнера, пустив по миру его семью, из-за риска потерять некоторую сумму, без которой вполне можешь прожить, – это, конечно, не очень порядочно, но, в целом, вполне понятно. Как и страх перед пытками и костром.
