Итак, 28 апреля 1562 года все конфискованное имущество идет с аукциона. В вышеназванном каталоге его перечисление занимает 90 страниц: продали всю обстановку дома, начиная с мебели и заканчивая столовыми приборами, корзинами для покупок и салфетками; с молотка ушли четыре пресса, все запасы бумаги, деревянные гравюры, запас уже отпечатанных книг, а также запас товаров, которыми Плантен торговал в Нидерландах и за границей. Правда, в списке не оказалось литер – 22 наборов шрифтов. Не хватало многих инструментов, обычных для типографии. Среди вещей не было ценных картин и гравюр, а также других предметов роскоши, типичных для дома такого достатка. Мы не знаем точно, владела ли семья Плантен чем-то подобным и спрятала ли ценные вещи заранее. Но вот литеры и инструменты имелись точно – и после возвращения Плантена они нашлись. Кто знает, может, и прессов было больше четырех? Вывезли же как-то шрифты – три тонны свинца, – почему не могли вывезти прессы?
Выручка от продажи составила 7200 гульденов – примерно 45 годовых доходов хорошо оплачиваемого типографского подмастерья. После того как истцам были выплачены требуемые деньги, осталось еще 2878 гульденов.
* * *
Эти деньги город вернул Плантену в шесть выплат после его возвращения весной или летом 1563 года. Он не спешил назад в Антверпен, пока не обрел уверенности в том, что он и его семья будут здесь в полной безопасности. Неизвестно, были ли формально сняты обвинения в ереси и измене. Но изменилась политическая ситуация.
19 мая 1562 года Филипп II выпустил очередной документ, приказывающий неукоснительно исполнять «Кровавый Плакат» его отца, а его сводная сестра в очередной раз усилила бдительность, начав пару новых процессов против еретиков. Ее фанатичная политика привела к новому витку противостояния между испанскими властями и местными элитами. Плантен вернулся из Парижа не раньше, чем увидел, что голландцы одерживают в этой – пока что дипломатической – борьбе первые победы, и окончательно не уверился в том, что брюссельская администрация не тронет его из опасения испортить отношения с местной знатью. Ведь теперь любая искра могла воспламенить тлеющий конфликт и перевести его в стадию восстания. Впрочем, согласно бухгалтерским книгам он, похоже, тайно посещал Антверпен 5 марта и 14 мая 1562 года – чтобы принять меры по спасению семьи и бизнеса.
10 сентября 1563 года ведение бухгалтерских книг возобновляется, но записывать в них теперь особенно нечего. Нельзя, конечно, сказать, что Плантен стал абсолютно нищим. Голодная смерть его семье, во всяком случае, пока не грозила. Все-таки его коммерческая активность не была сосредоточена исключительно в Антверпене. В Париже наверняка имелся кое-какой товар, который можно было продать. Хотя полтора года вынужденного изгнания в одном из самых дорогих городов Европы, безусловно, истощили имеющиеся финансовые резервы. Приходилось много тратить, а зарабатывать удавалось мало. Банкротство и изгнание серьезно подкосили дела его торгового дома. Но главное – типографии больше не было.
Новое начало
1 октября 1563 года типография снова заработала. Теперь это было совместное предприятие с пятью пайщиками, каждый из которых внес свою долю уставного капитала:
Корнелис ван Бомберген – 3600 гульденов,
Карел ван Бомберген – 1800 гульденов,
Якобо де Сотти – 1800 гульденов,
Иоганн Горопиус Беканус – 1800 гульденов,
Кристоф Плантен – 35 наборов литер, 8 наборов пуансонов, типографские инструменты и другое оборудование, которое удалось спасти от аукциона.
9000 гульденов наличными плюс шрифты, пуансоны и инструменты общей стоимостью около 3600 гульденов – общая стоимость компании составила примерно 12 600 гульденов. Это просто огромный капитал! Мы ведь говорим о времени, когда не существовало не то что корпораций, но даже крупных компаний в современном понимании этого слова. 12 600 гульденов – это 80 лет работы хорошо оплачиваемого подмастерья (годовой заработок в 1563 году 160 гульденов).
Он переиграл Маргариту Пармскую – но пришлось пожертвовать типографией. Обвинение в ереси означало полную конфискацию имущества еретика в пользу властей. Не случайно ведь в Брюсселе уделили такое пристальное внимание доносу на одного из самых богатых коммерсантов Антверпена. Он все равно потерял бы и типографию, и все имущество. Плантен лихорадочно искал пути спасения хотя бы части капитала – и нашел. Инсценировка с ван Бомбергеном, который все-таки оказался настоящим другом (ведь Плантену пришлось полностью ему довериться, в том числе и финансово), удалась блестяще.
Был ли этот план рискованным? В Антверпене прекрасно знали, кто такой Корнелис ван Бомберген и насколько он богат. В тот год он явно не испытывал финансовых трудностей. У городских властей могли бы появиться вопросы по поводу его внезапно возникшего желания взыскать деньги. Впрочем, антверпенский суд, похоже, не слишком интересовался мотивами истца и, даже если догадывался о смысле данной операции, никак не стал ей препятствовать. Наверное, чиновники даже не удивились, когда на аукцион 28 апреля явились доверенные лица ван Бомбергена, а с ними еще несколько друзей Плантена, и купили типографическое оборудование, запасы бумаги, гравюры, книги и другие вещи. Все это Плантен потом выкупил у них обратно. Он также нашел и выкупил большую часть своей мебели. Но на новую типографию денег у него уже не осталось – на этот раз пришлось искать партнеров и инвесторов.
* * *
Однако королевская наместница дает понять, что прошлогодний инцидент не исчерпан. Она приглашает Плантена в свой дворец в Брюсселе для серьезной беседы. Дело в том, что сомнения в его виновности не только не рассеялись, но даже усилились. Ведь кальвинисты проявляют себя все активнее, а в некоторых местах дело доходит до открытого противостояния, так что Маргарита нервничает и подозревает каждого. Но, во всяком случае, у Плантена появляется возможность лично объясниться и уверить в своей непричастности.
Он продолжает настаивать на том, что ничего не знал о кальвинисткой брошюре, хотя доказать этого никак не может. Маргарита возражает, что он несет ответственность за своих подмастерьев. Плантен соглашается, но замечает, что они уже приговорены к галерам, сам он потерял типографию – разве это не наказание? Герцогиня хочет убедиться, что он не симпатизирует кальвинистам, и Плантен охотно заверяет ее в этом. Но как же те издания, которые он печатал ранее? Маргарита сообщает, что ее теологи подробнее изучили их и признали еретическими. Да, – соглашается Плантен, – это я печатал. Но посмотрите: они прошли и церковную, и светскую цензуру, у меня есть все документы. Я типограф, а не теолог, как я мог понять, что тут скрывается ересь? Тут он был прав: в 1550-х годах году цензоры считали нормальным то, что с 1562 года стало выглядеть подозрительным.
С Маргаритой удалось договориться, хотя в следующие три года – до ее отставки в 1567 году – он еще доставит герцогине хлопот. Уже в 1564 году он огромным тиражом в 3000 экземпляров выпускает карманный сборник кальвинистских псалмов на французском языке! Как такое могло случиться? Очень просто – цензура пропустила.
