Профессия цензора в это неспокойное время – в высшей степени нервная.
С одной стороны, он боится пропустить явную ересь, за что его могут наказать.
С другой – он не может запрещать все подряд, что-то ведь нужно печатать.
С одной стороны на него давит испанская администрация, с другой – местные власти, с третьей – гильдия печатников, которые тоже хотят зарабатывать свой хлеб.
А в итоге именно он оказывается тем, на которого повесят всех собак, если вдруг в каком-то издании найдут ересь. Остается только молиться, чтобы издание не привлекло к себе внимания инквизиции, чтобы типограф, которому он выписал привилегию, ничем не насолил властям. Ведь стоит властям один раз заинтересоваться его работой – начнут проверять все выданные им патенты, и обязательно что-нибудь найдут, ведь цензор – тоже человек.
Речь о французском переводе псалмов Давида, выполненных Клеманом Моро и Теодором Беза еще в 1538 году. Псалмы – это то, что поют в церкви во время богослужения. 150 оригинальных псалмов составляют книгу Псалтирь. Как раз в XVI веке их начали переводить с латыни на другие языки. Моро был выдающимся поэтом и сделал отличный перевод. Но он был кальвинистом. Беза был профессором греческого языка в университете Лозанны, так что и его перевод, несомненно, был прекрасным и точным. Но и Беза был кальвинистом, после смерти Кальвина в 1564 году стал его преемником – старшиной женевских церквей. Католическая церковь вообще была против перевода религиозных текстов, а уж если его делают протестанты… Псалмам была прямая дорога в недавно изданный Индекс запрещенных книг. Не напрасно, нужно сказать. Гугеноты их очень любили, некоторые даже станут их боевыми песнями в будущей религиозной войне.
Наш герой прекрасно знал, что думают по поводу этих псалмов церковь и испанские власти. Дело было рискованным, но очень прибыльным: гугеноты, как и любые верующие, желали иметь свои религиозные книги, тем более такие, которые можно носить с собой, так что было совершенно ясно, что продаваться издание будет великолепно. Еще в начале своей карьеры, когда в Антверпене было все спокойно, Плантен добился привилегии на печать псалмов – полного французского сборника – и тогда цензура это пропустила. Теперь он снова подал документы, и правительство Брабанта – уж не в пику ли испанцам? – снова выдало привилегию! Плантен даже получил одобрение церковного цензора! И вот перед Маргаритой Пармской лежит еще одна еретическая книга из типографии того самого Плантена, который год назад уверял ее, что ничего такого никогда не печатал и печатать не будет. И ведь не придерешься – у него на руках все разрешения! Герцогиня понимает, что претензии нужно предъявлять не типографу, а властям Брабанта, на что и жалуется брату Филиппу в письмах.
А Плантен понимает, что играет с огнем, но рассчитывает, что официальные разрешения защитят его от преследования. Чтобы это не выглядело открытой провокацией, он не печатает имя переводчиков-кальвинистов на обложке. Возможно, он решил, что сможет продать весь тираж прежде, чем власти успеют конфисковать его. В этот раз ему повезло, но дольше на удачу рассчитывать не стоило. В октябре того же года в Антверпене сожгли кальвинистского проповедника. Публичная экзекуция сопровождалась массовыми беспорядками, судебного исполнителя и его помощников, вынужденных осуществлять казнь, забросали камнями. На этой волне недовольства разбирательство по книге псалмов как-то затухло. Даже цензор, которому предъявили обвинения, видя настрой жителей против властей, осмелился утверждать, что невиновен, потому что не мог себе представить, что может быть не так с простой книгой псалмов.
Маргарита снова вызывает Плантена к себе в Брюссель: не нужно делать из меня дуру, вы прекрасно понимали, что печатаете, можете даже не показывать все эти разрешения. Она приказывает немедленно прекратить продажу книги, уничтожить оставшиеся экземпляры, выкупить обратно уже проданные – и тоже уничтожить. Неизвестно, сделал ли Плантен все как сказано, известно только, что остатки тиража, еще не распроданные, изъяли и сожгли. Легко отделался.
* * *
В новой типографии у Плантена было четыре партнера. Движущей силой проекта и финансовым директором стал Корнелис ван Бомберген – тот, что пустил прошлую типографию с молотка и тем самым спас часть капитала и производственные мощности. Именно ему принадлежала идея паевого предприятия, в XVI веке – дело новое и необычное. Пока что такие создавали только в Венеции (откуда Корнелис идею и привез), а в других странах только иногда пытались повторить – с переменным успехом. Единственный известный пример в типографическом бизнесе Нидерландов того времени – одна типография в Харлеме: четверо компаньонов, около 1000 гульденов капитала, работала четыре года, напечатала 10 изданий. Не те масштабы.
Корнелис вел всю бухгалтерию, оптимизировав ее: ввел венецианскую систему, еще неизвестную в северной Европе. Сандра Лангерайс пишет, что никогда ни до, ни после него в финансах и бухгалтерии типографии не царил такой порядок. Он заставил самого Плантена вести свои кассовые книги более точно и организованно, если такое вообще было возможно. Ван Бомберген стал применять новый способ ведения бухучета – двойную запись. Да, это те самые дебет-кредит и активы-пассивы, азы бухучета. В те времена – продвинутая новинка. Первыми ее стали использовать генуэзцы в XIII веке, за ними флорентийцы, потом венецианцы, а первое систематическое научное изложение принципа состоялось как раз незадолго до Плантена.
Род ван Бомбергенов занимался книгопечатанием уже три поколения: дед Корнелиса и Карела, тоже Корнелис, участвовал в издании в Венеции первого антверпенского бревиария еще в 1496 году. Там же в Венеции издательским бизнесом занимался с 1516 года его сын Даниэль – дядя Корнелиса и Карела. Он печатал религиозную литературу на иврите: в Европе было много евреев, которым так же, как и христианам, нужны были богослужебные книги. Его 12-томное издание Талмуда стало образцом изданий на иврите на последующие века. Из венецианской типографии дяди, умершего в 1553 году, Корнелису достались отличные еврейские шрифты, четыре набора. Сам он книгопечатанием не занимался, но знал, что на этих шрифтах можно отлично заработать. И отдал их Плантену – в их совместную типографию.
Другим партнером стал кузен Корнелиса – Карел ван Бомберген. Еще один – итальянец Якобо де Сотти – был женат на сестре Корнелиса, а сестра Карела была замужем за Яном ван Горпом ван де Беке, больше известным как Горопиус Беканус – тот самый врач, когда-то лечивший ранение Плантена. Врач он был непростой: консультировал родственниц императора Карла V, позже король Филипп II предлагал ему должность придворного врача. Медициной он зарабатывал на жизнь, а вообще был лингвистом, одним из лучших в Нидерландах. Карел и Якобо де Сотти, похоже, просто вложились в прибыльное предприятие по совету Корнелиса. А Беканус внес свою долю капитала, не столько рассчитывая на прибыль, сколько в надежде опубликовать свои работы – и опубликовал. Позже он участвовал в создании Полиглотты.
Корнелис стал финансовым директором, а Плантен – техническим директором, руководя процессом печати и издательской политикой. Каждый получал жалованье по 400 гульденов в год. Договор, подписанный 1 октября 1563 года, действовал восемь лет, предполагая возможность изменений и пересмотра условий через четыре года.
