Помимо прочего, эдикт говорил, что религиозные издания теперь могут печатать и продавать не все типографы, а только некоторые. Самые благонадежные. Это был серьезный передел отрасли, ведь более половины всех издаваемых в Нидерландах текстов попадала под это определение. То есть испанцы просто взяли половину рынка – и отдали ее нескольким избранным. Избранные, в число которых попал и Плантен, конечно, торжествовали, но для остальных это оказалось страшным ударом.
Книговладельцы теперь не просто были обязаны сдавать властям запрещенные книги. Любые издания, могущие содержать запрещенные пассажи, необходимо было сразу же предоставлять на проверку цензорам. Книг было много, цензоров не так много, поэтому ждать обратно их приходилось долго. Но, в принципе, допускалось, чтобы владелец сам проводил цензуру тех запрещенных отрывков, о которых ему было известно, цензор потом лишь проверял.
Самый ранний известный портрет Кристофа Плантена. Гравюра Филиппа Галле в его альбоме знаменитых людей, 1572. Здесь Плантену около 52 лет
Плодами информационной революции пользуются не только добропорядочные граждане. Опасная информация распространяется с той же скоростью, что и полезная. С появлением интернета специальные государственные органы занимаются интернет-цензурой. Каждая страна по-своему решает, какие сайты подвергнутся блокировке. Что считать опасным?
Ненормативную лексику, оскорбления, клевету?
Интернет-пиратство и нарушение авторских прав?
Детскую порнографию и группы самоубийств?
Пропаганду экстремизма и терроризма?
Призывы к свержению государственного строя?
Критику правительства? Социальные сети?
В США и Европе идет борьба с распространением детской порнографии и экстремистских материалов, а также (особенно в США) с интернет-пиратством.
В Китае действует так называемый The Great Firewall of China или «Золотой щит», введенный для фильтрации содержимого сети и ограничения доступа к нежелательным зарубежным ресурсам. Блокируются Google, Wikipedia, Facebook и Twitter, все пользователи китайских соцсетей должны предоставлять при регистрации паспортные данные. Власти пресекают деятельность в интернете религиозных и политических антиправительственных группировок и вообще критику правительства.
В конституции Ирана говорится, что в СМИ нельзя применять «разрушительные и антиисламские практики», есть закон, по которому нельзя затрагивать темы, наносящие вред основам Исламской республики. Как и во многих исламских странах, интернет подвержен жесткой цензуре. Соцсети и Instagram блокируются, контент фильтруют на предмет несоответствия государственной идеологии. Вне закона находятся любые сексуальные и политические сайты, информация о правах женщин и блоги. Запрещен доступ к Wikipedia, Facebook, YouTube и Twitter. В Афганистане в интернете запрещено все, касающееся алкоголя, азартных игр, сексуальной тематики, а также Facebook, YouTube и Twitter. Среди стран с жесткой интернет-цензурой можно назвать также Мьянму, Вьетнам, Тунис, Саудовскую Аравию и Северную Корею.
Впрочем, цензура не равна цензуре. В одних случаях цензор вымарывал запрещенные пассажи густыми чернилами, заклеивал бумагой или даже обрезал ножницами, так что прочитать их шансов не оставалось. В других – просто проводил тонкую линию по словам, так что они все равно оставались читаемыми. Это если текст был не слишком крамольным, но требовалось предостеречь читателя, что информация неправильна и потенциально опасна. На деле, понятно, такая цензура служила рекламой самых интересных мест в тексте. В одном из сохранившихся собраний сочинений Эразма Роттердамского – запрещенного автора, имя которого даже нельзя было указывать на книгах, – «проблемные» места в греческом издании Нового Завета зачеркнуты очень тонкой, почти незаметной линией. Цензурировал его никто иной, как Бенито Ариас Монтано. Как королевский чиновник и инквизитор он должен был заботиться о соблюдении формальных требований Индекса, который сам же и составлял, но на практике соблюсти их можно было и вот таким необременительным способом.
Как замечает Сандра Лангерайс, усердие цензора решающе зависело от статуса владельца книги. Что насчет порчи собственности? Книги стоили дорого. Их рассматривали не только как источник знаний, но и как ценность и капиталовложение. А тут является цензор с чернилами или, того хуже, с ножницами… Испортит он ценное имущество, а через несколько лет запрещенные абзацы могут вновь разрешить.
* * *
То, что книжную отрасль ждут трудные времена, Плантен констатировал еще в 1569 году – об этом он рассуждает в одном из писем Гранвеле. Тому самому, которого голландцы в свое время так боялись и ненавидели. С приходом Альбы оказалось, что это был добрый и очень приличный человек. Кардинал живо интересовался происходящим в Нидерландах и полагал действия Альбы неправильными, предостерегая своего монарха, чтобы тот не позволял герцогу насилия в отношении протестантов и особенно не давал проводить беспардонные конфискации. Голландцы слишком независимы и самостоятельны, у них слишком развито самоуправление, чтобы они позволили обращаться с собой, как с рабами, даже если у герцога есть армия. Вы доиграетесь, предупреждал Гранвела, и оказался прав: скоро Антверпен примкнет к Генеральным Штатам в войне за независимость.
«Времена у нас настали трудные. Особенно плохо, что образованные люди больше не находят в себе мужества покупать книги, а многим кажется, что чтение и люди, которые его продвигают, – это против Бога и природы. Дай Бог чтобы хорошие и достойные не погибли вместе с мятежниками и упрямцами»
[108]. Плантен написал это через неделю после того, как 19 марта 1569 года полиция Альбы провела зачистку всех книжных лавок и типографий Антверпена. Каждую из них обыскали, изъяли огромное количество книг, внесенных в Индекс или просто хоть чем-то подозрительных. По иронии судьбы, каждая «спецкоманда» для выявления преступных изданий получила копию Индекса, отпечатанную в «Золотом компасе». Всю запрещенную продукцию сожгли на главной площади, а ту, насчет которой были сомнения, после проверки цензорами издателям не вернули, а продали с аукциона, деньги ушли в казну Альбы. Кроме того, арестовали пятерых типографов и книготорговцев.
И в это неспокойное время Плантену настойчиво предлагают сомнительное удовольствие стать прототипографом, чтобы надзирать за книгопечатанием в Провинциях. И он после некоторых раздумий соглашается. Испугался? Встал на сторону испанцев? Может быть, дело в деньгах? В жажде власти? А мог ли он отказаться?
От короля зависело финансирование Полиглотты, и там не все шло гладко, не стоило злить Филиппа, отвергая должность. Герцога Альбу тоже расстраивать не стоило. А теперь он даже мог позволить себе написать раздраженное письмо королю, где без обиняков заявлял, что ему нужна не должность, а деньги: не пора ли оплатить заказ? Он пошел навстречу Его Величеству, и эта работа, хоть и почетная, отнимает много времени, даже при том, что в помощь ему выделены два клерка и нотариус.
