Если смотреть в исторической перспективе, то школьная система – это детище бюрократически развитого централизованного государства. При мелком феодализме с его максимальной раздробленностью такая система, во-первых, невозможна, во-вторых, не нужна: чтобы управлять замком и прилегающими землями, достаточно одного-двух грамотных клерков. Письмо – средство коммуникации, способ хранения и передачи знаний. Его применение должно быть чем-то оправдано. Хотя бы потому, что обучение людей и содержание школ стоит денег. Никто не будет забивать гвозди дорогим и сложным микроскопом, если это можно сделать простым и дешевым молотком. Феодальная экономика с ее аграрным и мелким ремесленным производством совершенно не требовала массовой грамотности. Феодальная общественно-политическая организация (в отличие от Римской империи) – тоже.
С распадом Западной Римской империи (476 год) распалась и система школ, сведения о последних из них, расположенных в Испании и Италии, относятся к VI веку. Профессии, связанные с письмом и чтением, стали мало востребованы. VII век за ничтожным количеством сохранившихся письменных источников часто называют темным временем. Однако с VI века церковь, которая раньше не интересовалась вопросами образования, начинает создавать школы при монастырях, набирая туда способных детей для обучения чтению, письму и счету.
Посещать такие школы, которых, по сравнению с римскими, было все еще очень мало, могли как монахи, так и миряне. Античные софисты придумали понятие septem artes liberales – семь свободных искусств. Нижняя ступень – грамматика, риторика, логика; высшая – арифметика, геометрия, астрономия и музыка. Этому и учили в церковных школах, плюс, конечно же, Библии. Позже данная система станет основой европейских университетов. Но у аристократии были, как правило, домашние учителя, поэтому скоро в монастырских школах учились почти исключительно монахи. Поменялись и цели обучения: теперь читать учили, чтобы читать Библию, считать – чтобы рассчитывать даты церковных праздников, а музыке – для литургического пения.
Реформаторское церковное движение, в VIII веке распространившееся из Ирландии по всей Европе, продвигало, среди прочего, идею единого образца латыни для всего христианского мира. До этого все писали по принципу «как слышится, так и пишется», не задумываясь о правилах, орфографии и грамматике. После реформы латынь стала международным языком общения образованных людей.
Около 800 года Карл Великий основал придворную академию и ряд придворных школ. При Каролингах появились также кафедральные школы, дающее более серьезное и качественное образование, чем монастырские. Доступ туда был открыт клирикам и мирянам, но последние должны были принадлежать к высшим слоям общества. Выходцы из бедных семей, чтобы получить образование, должны были сначала стать монахами.
С X века появляются монастырские школы, разделяющие обучение на интернов и экстернов: интерном учились будущие монахи, экстерном миряне. Весь учебный материал производился тут же в монастырях. В XI веке появляются и первые частные школы – самые обычные, вроде современных: родители платили – дети учились.
С ростом значения городов с XIII века монастырские школы уступают позиции кафедральным, а потом и городским. Городские школы – это новый этап в развитии образования. Но прежде чем рассуждать об их принципиальном отличии от церковных, необходимо прояснить один важный вопрос, а именно: что в Европе на рубеже Нового времени понималось под грамотным человеком.
* * *
В современном образовании чтение и письмо всегда идут вместе. Эта связь для нас естественна. Но она далеко не очевидна. Как не очевидна и связь между чтением и пониманием. Для наглядности проведем эксперимент: найдите в интернете любой текст на норвежском языке (если знаете германские языки, возьмите итальянский или португальский) и прочтите его вслух. Вы знаете латинские буквы, можете сложить их в слова и произнести фразы. Но можете ли вы сказать, что свободно читаете по-норвежски, не понимая содержания текста?
Основная часть того небольшого количества людей, которые в начале XVI века считались грамотными, читали именно так: громко, четко и не особо понимая, что читают, утверждает британский историк Роберт Хьюстон, обозначая таких людей как «полуграмотные»
[12]. Ничего удивительного в этом не было. Чтению обучали с помощью повторения слов по буквам и заучивания их написания наизусть – методика скорее вредная, чем полезная, к тому же малоэффективная. Обучение велось с помощью телесных наказаний. И так последующие 300 лет, вплоть до середины XIX века.
«Вопрос в том, как дети, несмотря на все это, все равно умудрялись научиться читать», – замечает немецкий педагог Хорст Бартницки. По его мнению, большинству учеников это так и не удавалось: начиналось школьное или домашнее образование всегда с заучивания наизусть религиозных текстов, чтение этих же самых текстов рассматривалось как следующий этап; иными словами, ученики «читали» то, что уже знали наизусть. Небольшая часть детей постепенно понимала смысл процесса и училась читать сама, для остальных же любой незнакомый текст представлял непреодолимую трудность
[13].
Совсем другой уровень чтения – умение читать «про себя», понимая и, главное, осмысливая прочитанное, а также свободно читать незнакомые тексты. Это уже уровень старших классов латинской школы, а то и университета, до него поднимались лишь немногие.
Читать учились по Библии и преимущественно для того, чтобы читать Библию. Весьма сложные тексты Священного Писания с обилием специальных терминов, имен и топонимов непонятны обывателю, тем более ребенку. Прихожанам полезно знать отдельные важные отрывки и эпизоды, их лучше даже заучить наизусть, и при случае уметь прочитать. «Целью образования была интеграция ребенка в христианскую общность, усвоение им основных ритуалов и правил, вопрос понимания в данном случае не стоял»
[14], – пишет Бартницки. Церковь скептически относилась к идее, что простые люди могут самостоятельно понять Библию, поэтому чтение предполагалось под руководством священника, а школьное образование еще долго была основано на заучивании наизусть. Даже протестанты, первоначально с энтузиазмом рассуждавшие о Priestertum aller Gläubigen
[15], не избежали этого.
В Средневековье и в начале Нового времени люди не видели никакой обязательной связи между чтением и письмом. Конечно, было очевидно, что книги кто-то пишет. Под словом «пишет» следует понимать не «сочиняет», а «записывает». Потому что это воспринималось как два принципиально разных занятия. И если чтение считалось «искусством», которым владеет образованный человек, то письмо – технической специальностью, ремеслом
[16]. Почти никто из средневековых литераторов, как писателей, так и поэтов, писать не умел – диктовали текст профессиональному писцу. Часто они даже и читать не умели. Если автору приходилось работать с книгами при сочинении текста, их зачитывал специальный чтец
[17]. Впрочем, обычно функции письма и чтения выполнял один клерк – этакая живая машина, универсальный компьютер. Если подумать, многие литераторы XIX и XX века тоже ведь сами ничего не записывали – диктовали машинистке: Толстой, Достоевский, Марк Твен, Генри Джеймс. А для прослушивания необходимого контента, скажем, интервью, позже появились диктофон и магнитофон. Сегодня все эти функции сосредоточены в компьютере. Современные авторы умеют пользоваться компьютером, тогдашние умели пользоваться клерком.
