Иван не отвечал, рисовал на пледе невидимые рисунки пальцем.
— Она скучает по тебе?
Он кивнул.
— Все мамы скучают по своим малышам, потому что любят их.
— Ты тоже скучаешь? — он посмотрел на нее так искренне, что она растерялась.
Ком подкатил к горлу.
— И я скучаю.
— Тогда ты должна найти своего малыша. Моя мама меня обязательно найдет.
— Конечно, найдет.
— И заберет меня от него.
Иван потянулся к журналу в кармане кресла, его привлекла яркая картинка лейбла авиакомпании: взлетающий к небу самолет, который встречает объятиями желтое солнышко с человеческими ручками и в снежной шапке с помпоном.
Наталья привстала, чтобы посмотреть в хвост салона. Артура давно не было. Перекинувшись несколькими фразами с Катариной, он убежал с черной штуковиной похожей на рацию и больше не появлялся.
После слов Катарины о странном поведении пассажиров Наталья пристально наблюдала за людьми. Как минимум несколько человек проявляли открытые признаки синдрома навязчивых состояний, в особенности худощавый мужчина, искавший утечки воздуха в самолете. Также наблюдались симптомы личностных расстройств, галлюцинации, неоправданная агрессия и жестокость, вылившаяся в страшные убийства. А еще ее пугало набирающее ход паломничество к батюшке, вокруг которого собрались уже больше десятка человек и, по всей видимости, ему это очень нравилось. Речи батюшки становились все уверенней, громче и радикальнее. Поведение паломников ярко демонстрировало групповую внушаемость, как правило, являющейся последствием сильного эмоционального стресса — страха неминуемой гибели. Менее осведомленные индивидуумы с низкой самооценкой, природной робостью и повышенной эмоциональностью ищут защиты там, где есть простое понятное объяснение и дается надежда. Не зря подмечено, что страх, гнев, стресс повышают эффект внушения. Не оставалось сомнений, что все происходящее взаимосвязано. И более всего походит на последствия употребления наркотиков. Но как эти вещества могли попасть в организм пассажиров? Самый удобный вариант через еду, но бортпроводники не успели разнести ужин. Наталья пила простую воду. Если бы в ней присутствовал наркотик, она бы почувствовала. В таком случае остается только один вариант — вентиляция. Существуют препараты, не имеющие запаха, и это гарантировало бы широкую распространенность. Она вспомнила слова Костоправова о быстром окоченении трупа мужчины. Известно, что некоторые наркотические вещества оказывают разрушительное влияние на ткани кожи, мышц. Очевидно, пилоты и экипаж не причастны, тогда кому это нужно? Чей это эксперимент? И где сидят зрители?
Бессмыслица какая-то.
Иван открыл крышку иллюминатора и потянулся, чтобы взглянуть на облачка из сахарной ваты. Журнал едва не упал с его колен, Наталья успела ухватить его за верхнюю страницу. Нога наступила в нечто мокрое и вязкое. Это была лужица крови. Сверху тут же приземлилась капелька, затем еще одна. Источником кровяного дождя был пассажир спереди.
Наталья накрыла журналом лужицу, чтобы Иван не увидел.
— Я сейчас вернусь.
Мальчик схватил ее за руку и взгляд у него был такой умоляющий, почти рыдающий.
— Я буду прямо здесь, ты сможешь меня видеть.
Впереди сидела девушка с разноцветными дредами, похожими на сухие копченые колбаски. Она сидела полубоком, лицом к иллюминатору, опустив голову. Она что-то шарила рукой в районе живота, словно в тайне ото всех пыталась открыть консервную банку.
— Ты в порядке? — Наталья прикоснулась к ее плечу.
Девушка замерла. Она медленно повернулась, на щеках были иссохшие линии от слез.
— Они называют меня жирной. Я не жирная. Я не хочу быть такой.
Капля крови скатилась по ее ноге и капнула в ту самую лужицу, а точнее на глянцевое солнышко с распахнутыми руками.
Наталья взяла ее за плечо и потянула на себя.
— Что у тебя там? Покажи.
Девушка держала руку под задранной футболкой. Наталья приподняла ее. Пальцы девушки по фалангу были воткнуты в живот, из каждой разодранной ногтями раны сочилась кровь.
— Я буду красивой, — она улыбнулась, прикрыла глаза, как бы проваливаясь в себя.
— Конечно, будешь. Давай я уберу руку.
— Что здесь происходит? — подошла Катарина, вид у нее был запыхавшийся. — Боже мой.
— Нужны бинты, перекись. Срочно.
— Поняла.
— Я буду красивая, — Девушка с дредами сдавила руку в кулак, кожа сугробными складками собралась к центру запястья.
Она резко дернула на себя. Кожа на животе пошла трещинами, пустив из себя красные ручейки. Катарина ухватила ее за руку, не дав сделать еще один рывок.
— Нет! — Закричала девушка с дредами. — Пусти меня.
Сил Катарины было явно недостаточно, чтобы удержать девушку, дважды превосходящую ее в весе. Девушка дернула еще раз. Кровь брызнула на иллюминатор. Катарина навалились на нее, но девушка легко ее оттолкнула. Летевшая наотмашь, рука угодила Наталье по лицу.
Земля пропала под ногами, стало тихо, исчезли запахи.
Наталья пришла в себя сидя на кресле с ощущением полного онемения лица. Кожа горела, правый глаз накрыло непрозрачной пленкой.
Катарина прикладывала компрессы с перекисью к ранам и наматывала бинт, рыдающей девушке.
К щеке прикоснулась маленькая теплая ручка, совсем крохотная. От нее пахло молоком, ноготки были аккуратно острижены. Наталья сразу узнала эти пальчики, их не спутать и с миллионом других. Каждая горбинка, каждая волосинка была для нее родной. И как можно перепутать частичку себя, своего родного сына?
— Мамочка, — голос Артемки.
Ей хочется, чтобы время остановилось, хочется больше не отпускать эту ручку никогда. Она целует ее бесконечно, и если бы не заплывший глаз она могла видеть его улыбающееся лицо.
— А мы завтра пойдем в цирк, мамочка?
Наталья разрыдалась.
— Конечно любимый.
— А папа тоже пойдет.
— И папа пойдет.
Если это и есть эффект от наркотика, она готова принять еще дозу. Она готова принимать их каждый день только быть с ним рядом, чувствовать его прикосновения, снова слышать его голос.
* * *
Максимов сделал глоток. Горло обожгла порция выдержанного французского коньяка — подарок на пятнадцатилетие службы, давно запылившийся в шкафу. В тот день кабинет ломился от гостей. Угол был завален коробками с подарками под самый потолок, секретарша не успевала распаковывать. Статные и не очень мужчины в дорогих костюмах лучших марок, морщинистые женщины с содержимым целого прилавка ювелирного магазина на себе, с подтянутыми водителями, мощные офицеры увешанные наградами и покрытые почтительной сединой — все они бесконечно жали ему руку, зачитывали заготовленные не ими поздравления, хвастались белоснежными искусственными улыбками. Максимов улыбался в ответ, и благодарил, и обещал, что никогда не забудет их щедрости, и снова благодарил. И весь этот балаган — искусно поставленный театр без режиссера, где носят притворные маски, где каждый лжет и понимает, что ему лгут в ответ. Ведь на самом деле никто искренне не желает ему здоровья, никому нет дела до его жены и детей, и сколько счастливых лет ему еще предстоит прожить. И Максимов с радостью принимает эту роль, ему приятны лицемерные комплименты, что уж говорить, ему просто нравиться верить, что все это правда. Верить, что вся его жизнь на самом деле не одна сплошная ложь. Ложь коллегам, ложь жене и детям, даже ложь самому себе. Он загнал себя в камеру, где ложь и есть воздух, а для продолжения жизни нужно закачивать новую ложь, иначе задохнешься.
