[ «В отличие от Гераклита (см. последнее примечание к эссе о Гераклите. – Прим. пер.) – “плачущего философа” Демокрит был известен как “смеющийся философ”», – писал А. Чанышев (при этом довольно странно, что Диоген Лаэртский ничего не говорил по данному поводу). Существует мнение, что из-за насмешек Демокрита над Нусом (Умом) Анаксагора, последний даже не принял его в число своих учеников. Как писал Сенека, он «“…без смеха никогда не появлялся на людях: настолько несерьезным казалось ему все, что делалось всерьез”. Смех Демокрита был горьким: он “смеялся, считая достойным смеха все человеческие дела”»
[120].]
Софисты
Софисты приходят к заключению: ведь жить-то надо!
[Можно предположить, что здесь имеется в виду тот факт, что софисты, в частности Протагор, были первыми древнегреческими мудрецами, зарабатывавшими на жизнь преподаванием философии.]
Софист-элеат Горгий убедительно доказывает, что небытие существует, а бытие – нет.
[Точнее, «говоря о том, что ничего не существует, Горгий не хотел этим сказать, что существует небытие. “Ничего не существует” означало у него утверждение, что нельзя доказать ни того, что небытие существует, ни того, что бытие существует, ни того, что бытие и небытие существуют вместе»
[121].]
Протагор, софист-иониец, насмехается над этими верными мыслями, которые рождаются в ходе контактов постоянно изменяющегося человека с постоянно изменяющейся вещью: «Человек есть мера всех вещей».
[ «Он первый заявил, что о всяком предмете можно сказать двояко и противоположным образом, и сам первый стал пользоваться в спорах доводами. Одно сочинение он начал так: “Человек есть мера всем вещам – существованию существующих и несуществованию несуществующих”»
[122].]
При этом следует иметь в виду человеческие потребности, строй человеческих желаний. Ибо существуют полезные истины; мудрец же, наученный опытом, должен убедить людскую толпу в том, что полезное является истинным.
[ «Главным критерием, по Протагору, является выгода.» Поэтому, по его мнению, например, «…лучше верить в богов, чем в них не верить»
[123].]
Таким образом, он соглашается с Горгием и многими другими с целью дать людям полезные законы и опровергнуть недовольных; а это действует лучше всякой полиции, ибо в результате они начинают обожать палку. Отсюда становится очевидным, что прагматизм отнюдь не молод.
Сократ
Насколько нам известно со слов Платона, никогда не отделявшего лучшие из собственных мыслей от идей Учителя, своим безмерным могуществом над всеми, кто его слушали, Сократ был обязан тому, что рассматривал целостное развитие доктрины и нисколько не бывал этим смущен.
[ «Главное для Сократа процесс, если он и ничем и не оканчивался»
[124].]
Первоначально он считал физику чем-то бесполезным, [Ср.: «Поняв, что философия физическая нам безразлична, он
стал рассуждать о нравственной философии по рынкам и мастерским, исследуя, по его словам, “Что у тебя и худого и доброго в доме случилось”»
[125]. «Сократ занимался вопросами нравственности, природу же в целом не исследовал…»
[126].]
и лишь фиксировал свое внимание на присущей физику или любому другому человеку внутренней заданности, которая побуждает того вести поиск и предпочитать порядок беспорядку в соответствии с неким настоятельно заявляющим о себе предназначением. Одним из наиболее устойчивых соображений Сократа была мысль о том, что «никто не является злым сознательно».
[Ср.: «Он говорил, что есть одно только благо – знание и одно только зло – невежество»
[127]. «Нравственность, по Сократу, следствие знания»
[128].]
Согласитесь, что никто не решился бы стать сумасшедшим, даже при условии достижения счастья. Испытывая, таким образом, подлинное презрение к внешнему успеху, к могуществу и одобрению со стороны других, он смело, терпеливо и всеми доступными ему способами обратился к идее, в соответствии с которой для подлинного счастья человеку важно управлять всеми своими страстями, всеми желаниями, всеми страхами, не веря никому, кроме самого себя в качестве единственного свидетеля. Но он также сумел заметить, что человек почти не слушает самого себя и довольствуется суетными представлениями о себе. Именно поэтому, отправившись за советом к дельфийскому оракулу, он, как неким сверхъестественным светом, был озарен надписью «Познай самого себя», помещенной над входом в храм.
[В дальнейшем этот «девиз», наряду с утверждением «Я знаю, что я ничего не знаю», стал для Сократа руководящим принципом в его интенсивно интеллектуальной деятельности.]
Уйдя оттуда, Сократ постоянно повторял в своих рассуждениях одно и то же – будь то о речи, о поэме или о дискуссии, которые ему довелось услышать: «Стал ли я благодаря этому лучше осведомлен о самом себе, в большей степени готовым проявить мужество, терпение, справедливость?». И в то время как софисты не без соответствующей ситуации основательности отстаивали свои позиции, вопрошая о том, чем является мужество, если не силой, убедительно выглядящей в глазах противника, и что такое справедливость, если не добрая репутация, могущество и, наконец, превознесение людей, Сократ часто определял или пытался определять добродетели и пороки, но всегда делал это, ориентируясь не на восхваления, а на определенное внутренне суждение и показывая, что он ни в коей мере не хотел бы быть ни трусом, выдавая себя за смельчака, ни лжецом, представляясь всегда выдумщиком, и так далее. В своих речах он косвенно или напрямую порицал то, что обычно почитается молодежью: законодателей, священников, родителей. Отсюда возникло обвинение его в презрении к богам и в развращении молодежи. Как человек, прекрасно знающий, что уважение и установленный порядок относятся к тем вещам, к которым не следует прикасаться, не соблюдая особой осторожности, он плохо защищался от этих обвинений. А поэтому и поплатился жизнью, стремясь, без сомнения, в качестве последнего своего урока продемонстрировать, что покорность тела является платой за свободу сознания: это достаточно очевидно, поскольку сознание рождается из порядка. Об этой катастрофе размышлял Платон.
