продолжает свои странствия.
Диоген
Диоген – это другой ученик Сократа, который не испытывал почтения ни к чему.
[Ср.: «Ко всем он относился с язвительным презрением»
[145].]
Поэтому он и был назван псом, а его школа – школой киников.
[Существуют разные объяснения как причин использования слова «киники» в качестве имени представителей, вероятно, наиболее экстравагантной школы за всю историю философской мысли, так и его происхождения. Некоторые, по словам Диогена Лаэртского, считали, что оно дано «в насмешку»
[146] над поведением последователей этого специфического учения, чьим признанным основоположником является Антисфен (а не Диоген). В связи с этим даже высказывались сомнения в теоретической самостоятельности кинизма, поскольку объединяющей чертой киников предлагалось считать всего лишь их экстравагантный образ жизни. В то же время они сами не протестовали против того, чтобы их называли «κυνικός» – «собачьими» философами, а Диоген именовал себя Истинным Псом («Я собака Диоген» ответил он Александру Македонскому, отрекомендовавшемуся как «Я – великий царь Александр»), что, по аналогии с жизнью бездомных собак, вероятно, должно было соответствовать крайнему аскетизму повседневного существования как его, так и всех его единомышленников. Наконец, Диоген Лаэртий приводит еще одно мнение, которое можно рассматривать как вариант возникновения названия «собачья философия» и которое связывает его с именем гимнасии Киносарге (буквально «Зоркий Пес»
[147]), существовавшей при храме Геракла, где Антисфен и проводил свои беседы со слушателями.]
Но не менее верно и то, что здесь в конденсированном виде заключена стоическая душа.
[Действительно, между киниками и стоиками очень много общего, а Диоген Лаэртский прямо говорит, что обе эти школы «…берут свое начало от Антисфена»
[148].]
Диоген прекрасно понял, что для того чтобы владеть собой, необходимо владеть малым, что богатство делает нас приспешниками и рабами богатых и что если не вести себя вызывающе по отношению к мнению окружающих, то можно зайти слишком далеко, постепенно уступая то в одном, то в другом. В силу этого он, не считаясь ни с чем, демонстрировал свое презрение к богатству и к общественному мнению. И он вовсе не скрывал, что душевная твердость в данном случае значит больше, чем наука; поэтому он и издевался над Платоном.
[Имеется в виду то, что Платон стремился теоретически обосновать каждый из выдвигаемых им тезисов, в то время как Диоген был сторонником «прямого действия» (см. об этом ниже) и использования практики в качестве критерия истины.]
Рассказывают, что однажды, когда они оба наблюдали за продвижением праздничного кортежа, с его богато разубранными лошадьми, Платон, посмеиваясь, сказал ему: «Добрый день, пес!», а Диоген ответил ему в тон: «Добрый день, конь!».
[Речь в данном случае должна, вероятнее всего, идти не о Диогене, а об Антисфене, который издевался над Платоном за его гордость: «Увидев однажды в процессии норовистого коня, он сказал Платону: “По-моему, и из тебя вышел бы знатный конь!” – дело в том, что Платон постоянно нахваливал коней»
[149].]
Но учил он всегда при помощи действия.
[ «Софисту, который силлогизмом доказал ему, что он имеет рога (имеется в виду знаменитый софизм “рогатый”: “чего ты не потерял, тó ты имеешь; ты не потерял рогов, стало быть, ты имеешь рога”. – Прим. пер.), он ответил, пощупав лоб: “А я таки их не нахожу”. Таким же образом, когда кто-то утверждал, что движения не существует, он встал и начал ходить
[150]. Рассуждавших о небесных явлениях он спросил: “Давно ли ты спустился с неба?”»
[151].] Его встреча с Александром достаточно известна.
[Имеется в виду знаменитый ответ Диогена Александру Македонскому. «Когда он грелся на солнце в Крании, Александр, остановившись над ним, сказал: Проси у меня, чего хочешь; Диоген отвечал: Не заслоняй мне солнца»
[152]. Возможно, в том числе и поэтому великий полководец, по слухам, сказал: «Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном»
[153].
Как и его «Я ищу человека».
[ «Среди бела дня он бродил с фонарем в руках, объясняя: “Ищу человека”». В этом факте, опять-таки через «прямое» действие, выражен излюбленный «тезис» Диогена, «опредмечивая» который «однажды он закричал: “Эй, люди!” – но, когда сбежался народ, напустился на него с палкой, приговаривая: “Я звал людей, а не мерзавцев”». Или: «Выходя из бани, на вопрос, много ли людей моется, он ответил: “Мало”, а на вопрос, полна ли баня народу: “Полна”»
[154].]
Но его жизнь содержит в себе один менее очевидный урок, заключающийся в том, что уважение допускает все, как только начинаешь его испытывать. Ибо все прекрасные зрелища удерживаются очень прочно. И в уважении находят такое счастье и столь быстрое вознаграждение, что человек рискует подвести под него все, если хотя бы чуть-чуть дал в этом слабинку. Именно поэтому Диоген мог сказать: «Что хорошо, так это труд».
[Ср.: «Он говорил, что никакой успех в жизни невозможен без упражнения; оно же все превозмогает»
[155].]
Но не будем понимать сказанное превратно. Труд без свободы суждения – это труд напрасный.
[Это прекрасно понимал и Диоген. Ср.: «На вопрос, что в людях самое хорошее, он ответил: “Свобода речи”. <…> Он говорил, что ведет такую жизнь, какую вел Геракл, выше всего ставя свободу»
[156].]
Стоики
Зенон из Кития, Клеанф и Хрисипп были названы тремя колоннами портика (по-гречески – «стоя»).
