[Кроме того, греческое слово «στοά» обозначает «колоннада, крытый ход с колоннами», а «porticus» – это его латинский эквивалент. В данном случае Ален имеет в виду то, что на творчество перечисленных им мыслителей опирается все здание стоической философии. Существовала даже поговорка, гласившая: «Не будь Хрисиппа, не было бы и Стои»
[157].
Главная причина использования этого греческого слова для обозначения целого философского направления заключается в том, что Зенон «рассуждения свои… излагал, прохаживаясь взад и вперед по Расписной Стое»
[158], представлявшей собой крытую колоннаду – «портик на афинской агоре, построенный в V в. до н. э. и расписанный лучшим тогдашним художником Полигнотом»
[159]. Тем самым он в определенной степени может считаться наследником традиций школы Аристотеля (правда, преимущественно внешней их стороны, поскольку, за исключением использовавшихся стоицизмом принципов мышления, которые в целом совпадали с нормами аристотелиевской логики, это философское направление мало в чем походило на учение греческого энциклопедиста), получившей название перипатетической («прогулочной»), поскольку философские беседы со своими многочисленными учениками основатель Ликея (находившегося рядом с храмом Аполлона Ликейского, отчего школа и получила свое имя) также проводил во время прогулок по крытым галереям, расположенным в саду.]
Зенон учредил доктрину, пытаясь, насколько мы можем знать, согласовать суровую добродетель Диогена
[По Аполлодору из Селевкии, еще одному философу-стоику, который первым из представителей этого учения проследил его связи с предшествующими философскими доктринами (Сократ –
Антисфен – Диоген – Кратет Фиванский – Зенон Китийский), мудрец – это именно «киник, ибо кинизм есть кратчайший путь к добродетели»
[160].]
с целомудрием и повседневными обязанностями – усилие, направленное на привнесение добродетели в суждение. И вполне вероятно, что судить обо всем сложнее, чем вести себя вызывающе по отношению ко всему. Благодаря целомудренному Зенону стоицизм сохранил уважение к общим и, главным образом, религиозным формам – уважение, отстаивавшее свое право на существование посредством свободной интерпретации;
ибо практика хороша тогда, когда хорошо суждение. Но по той же причине все ошибки и все тайны перед суждением равны. В этом проявляется слабость ума: «Ничему не поражаться».
[По мнению Хрисиппа, «…мудрец не удивляется ничему, что кажется странным»
[161].]
Данная максима вызовет меньшее удивление, если задуматься о том, что восхищение всегда соответствует чему-то внешнему.
[Однако сами стоики как раз «…главное значение придавали внешнему, а не внутреннему (интимному) миру человека»
[162].]
Клеанф, водонос, работал по ночам, чтобы днем слушать Зенона. Невежественный и лишенный малейшей утонченности.
[В отличие от Зенона, который «…отличался наклонностью к исследованиям и к тонкости во всяком рассуждении»
[163], Клеанф из-за своей бедности не получил никакого образования, в молодости являлся кулачным бойцом, славился трудолюбием, аскетизмом в быту, скромностью, но был «недаровит и медлителен и не раз вызывал насмешки других учеников Зенона»
[164]. Однако, «… хотя у Зенона было много достойных учеников, именно он стал его преемником во главе школы»
[165] и исполнял затем обязанности схоларха в течение 32 лет.]
Вполне довольный своей внутренней свободой и тем самым равный богам. Впрочем, религиозный
[Он был автором самого сплошного текста, дошедшего до нас от Древней Стои, – «Гимна Зевсу», «который считается величайшим религиозным гимном Греции»
[166].]
и добрый. Нет никаких сомнений в том, что именно благодаря ему окрепла стоическая идея о человеческом братстве, основанная на представлении о происхождении всех от одного бога:
[«…Основной пафос стоического мировоззрения – пафос единства. <…> Высшая цель людей – преодолеть все то, что их разъединяет… и слиться в космическое братство, образовав всемирную органическую целостность греков и не-греков, людей и богов (инопланетян)»
[167].]
разум во всех людях остается разумом и не подлежит делению. Милосердие – это смелая вера во всех людей, которая приводит к предположению о наличии чего-то наилучшего в каждом и к непрекращающимся поискам этого лучшего, что является истинным путем к приличествующему человеку умению прощать.
[Когда «соученики над ним смеялись… он это сносил; и даже когда его обозвали ослом, он ответил: “Да, только мне под силу таскать Зеноновы вьюки”», а будучи публично оскорблен поэтом Сосифеем, «даже не пошевелился», чем вызвал рукоплескания присутствующих
[168]. В этом преломляются абсолютизация стоиками ценности душевного покоя (позиция, очень похожая на ту, что в XVII в. будет названа квиетизмом), их призывы воспитывать в себе атараксию (невозмутимость) и апатию (бесстрастие), придерживаться принципа кинической автаркии (самодостаточности); они находили в высшем счастье и блаженстве результат «гармонии человека и воли бога как вселенского разума» и в то же время высоко оценивали отношения товарищества
[169].]
Хрисипп был спорщиком и доктринером.
[Клеанфу он «…не раз говорил, что хочет от него научиться только догматам, а уж доказательства для них сможет подобрать и сам. Впрочем, всякий раз, как ему случалось тягаться с Клеанфом, он потом раскаивался…» И в то же время «слава его в искусстве диалектики была такова, что многим казалось: если бы боги занимались диалектикой, они бы занимались диалектикой по Хрисиппу»
[170].]
