Учение о суждении, безусловно обязанное ему своим возникновением,
[Основную часть (311 свитков) многочисленных (705 свитков, по свидетельству Диогена Лаэртия), но не сохранившихся трудов Хрисиппа («от всех сочинений Хрисиппа дошли почти одни названия, лишь иногда фрагменты») составляли труды по логике, в результате чего считается, что «Хрисипп – создатель логики этических норм»
[171].]
как видно, наиболее значительно из всех известных нам подобных учений, даже если мы судим о нем по нескольким разрозненным фрагментам. Истина, говорил он, – это воля. Воспринимать истину пассивно и случайно – это значит не мыслить истину; наоборот, сильная мысль никогда не бывает ложной;
заблуждение в таких случаях исходит от вещей, а не от нас. Это глубокая мысль, поскольку ошибка Декарта ценится дороже, чем школьная истина. Тем самым, вероятно, становится понятным другой парадокс: «Мудрец не ошибается никогда». Хрисипп сравнивал суждение с рукой, которая хватает и сжимает, а наилучшее суждение – с рукой, сжатой в другой руке. Таким образом, воля является сердцевиной души (l’âme de l’âme
[172]).
Эпиктет
[ «Эпиктет – рационалист. Истинная сущность человека – в его разуме, который является частицей мирового, космического разума»
[173], – полагал он. То же самое, хотя и с определенными оговорками, можно сказать и про весь стоицизм в целом.]
и Марк Аврелий – один раб, а другой император – позже развили это знаменитое нравственное суждение, довольно известное в своих предписаниях. Однако, пусть даже об этом говорили бы все, мы никогда в достаточной степени не сможем понять того, что стоическая воля действует посредством суждения. Вызывающее поведение по отношению к тирану встречается редко, и оно прекрасно; но еще более прекрасно и редко суждение о нем. Стоицизм не столь общедоступен, как о том говорят.
Эпикур
Учение о чистом и простом наслаждении обретало форму начиная с атомистов. Свое имя связал с ним Эпикур, Лукреций же воспел его.
[Имеется в виду стихотворная поэма Тита Лукреция Кара «О природе вещей».]
Первый и наиболее легкий для усвоения аспект этой мудрости заключается в различении деятельного наслаждения и наслаждения пассивного, из страха перед страданием побуждающего эпикурейцев жить в истине подобно какому-нибудь стоику –
[Однако «в отличие от стоика эпикуреец не бесстрастен. Ему ведомы страсти (хотя он не будет никогда влюблен, ибо любовь порабощает)»
[174].]
так, как и жил Эпикур. Но это учение обладает большей значимостью. Прежде всего, оно направлено против вызываемых различными мнениями и воображением наслаждений и страданий;
[Ср.: «…мы разумеем отнюдь не наслаждения распутства или чувственности, как полагают те, кто не знают, не разделяют или плохо понимают наше учение, – нет, мы разумеем свободу от страданий тела и от смятений души». «…Безмятежность состоит в том, чтобы от всего этого отрешиться и только прочно помнить о самом общем и главном»
[175].]
видности
[Видности в философии Эпикура – это некие тончайшие образования, непрерывно исходящие от поверхностей тел и долго сохраняющие «положение и порядок атомов твердого тела», хотя иногда подобное истечение «оказывается смятенным, и возникающие в воздухе составы истончаются, не имея необходимой глубины наполнения… они и дают представление о едином и целом предмете, будучи поддерживаемы оттуда соответственным колебанием атомов в глубине плотного тела». «Форма плотного тела» возникает в нашем восприятии «или от непрерывного исхождения видностей, или от последнего их остатка. <…> От непрерывного исхождения видностей представление возникает в органах чувств, от их остатка (осевшего в сознании) – в мыслях…»
[176].]
быстро разрушаются строгим размышлением о вихревых потоках атомов; упования и боги умирают вместе; это объединяет надежды и страх.
[Ср.: «Эпикур сознается, что его способ объяснения имеет целью невозмутимость самосознания, а не познание природы самой по себе»
[177].]
Именно благодаря подобному избавлению данное учение об абсолютном отрицании обладало и будет обладать большей значимостью, чем полагают. В нем недостает лишь размышления о том, кто судит обо всех этих вещах; ибо в конечном итоге остается человек, который мыслит этот мир атомов. Однако чисто механическая логика стремится к тому, чтобы и мыслителя разложить на крючкообразные и круглые атомы, но никак не может этого достичь. Отсюда – некий привкус горечи и ощущение скуки бытия.
Цицерон
На примере этого государственного мужа, основательно изучившего всю греческую философию, можно лучше понять суровый нрав Диогена и его обусловленное осмотрительностью презрение ко всему. Цицерон любил платонизм как нечто прекраснейшее и почитал стоицизм как нечто наиубедительнейшее, однако не понимал во всей их глубине ни одного, ни другого. Цицерон обладал всеми добродетелями порядочного человека за исключением силы духа. Пребывавшая в нем мысль часто бывала служанкой, иногда – другом и утешительницей, но всегда не своей, а приглашенной. Политическая деятельность полностью овладела этой честолюбивой душой. Поэтому мы видим, как расцветают в трудах Цицерона пробабилистские учения
[Пробабилизм (от probabilitas – правдоподобие, вероятность, probabilis – внушающий доверие, возможный, лат.) – вероятностный тип мышления, уходящий корнями в философию античных скептиков, утверждавших, что в условиях неопределенности наилучшим критерием для теоретических рассуждений и практической деятельности является вероятность. Оформление этой точки зрения началось «в стенах» платоновской Средней и Новой академий (см. следующий комментарий переводчика). Значительную роль пробабилизм играл в средневековой схоластике, католической теологии, в философских учениях ХХ столетия, противостоявших традиционному детерминизму.]
Аркесилая и Карнеада, наследников Протагора.
[Аркесилай (ок. 315 – ок. 240 до н. э.) – афинский философ, глава второй (Средней) платоновской академии. Карнеад (214–129 до н. э.) – афинский философ, основатель Новой, или третьей, академии. Оба тяготели к скептицизму, поэтому вряд ли с полным на то основанием их можно назвать наследниками Протагора.]
