В случае если это открытие подтверждено, появляется возможность внешнего описания тела таким, каково оно есть. Тело является протяженностью и ничем, кроме протяженности; это говорит о том, что любая телесная природа состоит из форм, расстояний, соотношения различных частей. Элемент, каким бы он ни был, обладает лишь внешними и сопутствующими свойствами, то есть проявляющимися по отношению к другим элементам – таким, как величина, скорость, вес, – не обладая неотъемлемыми от него качествами; следовательно, природа тела признается чисто геометрической и механической.
Это основательная точка зрения, которая раз и навсегда освобождает физику не только от душ и желаний, скрытых в вещах, но и от всех качеств как таковых. Нет ничего неотъемлемого от тела; все, что есть в теле, является отношением. Теория относительного движения, столь ясно изложенная в «Первоначалах»
[Имеются в виду «Первоначала философии» Р. Декарта.]
представляет собой одно из самых парадоксальных и информативных применений подобных воззрений чистой философии.
Бог
Суждения об универсуме невозможны, если они не исходят из мыслящего «я». Но при этом нельзя продолжать мыслить «я», которое мыслит в одиночестве. Ибо оно не мыслит обо всем и не знает всего; малейшее же мыслительное действие, им совершенное, говорит о том, что существует некая завершенность (perfection) всех мыслей: например, существует истина чисел, еще даже не исчисленных, [«…Поскольку число не существует в сотворенных вещах, но
лишь рассматривается в абстракции, как род, оно является только модусом мышления…»
[198].]
а также решение всех проблем, еще даже не поставленных. Эта мысль, приведенная к завершенности, есть Бог.
[Французское слово «la perfection», переведенное в тексте как «завершенность» имеет также значение «совершенство»: в Боге «заключено все то, в чем мы ясно можем заметить некое бесконечное совершенство, не ограниченное никаким несовершенством»
[199]. Поэтому и в комментируемом фрагменте речь идет о завершенности как о совершенстве, и наоборот.]
Таков смысл богословских аргументов; именно поэтому мысль означает, что совершенство (perfection) существует.
Но как? Как истина, которая составлена из всего, или же как сумма истинных идей и в какой-то мере как зеркало универсума? В таком случае мы бы получили всего лишь овеществленного Бога (Dieu chose). Но, сопоставляя в себе самом способность постигать идеи и способность судить и желать, я замечаю, что первая всегда приводит к объектам, в то время как вторая всегда бесконечна; ибо если сказать, что суждение и желание, которые суть одна и та же способность, не свободны, то это означало бы сведение всего к игре идей; если суждение наличествует, то оно свободно, а то, что свободно, – бесконечно. Поэтому божественная мысль представляет собой скорее суждение, чем идею; и в конечном итоге вовсе не следует подчинять божественную мысль истинам, но, скорее, следует признать, что именно благодаря свободному суждению Бога любая истина является истиной. Здесь Декарт открывает широкий путь к подлинным изысканиям и освобождает философию от теологии. Его Бог является не Богом-объектом, но Богом-субъектом.
Страсти
Физика Декарта уже была охарактеризована в достаточной степени. Это было огромным прогрессом, делающим невозможным возвращение назад. Его теория страстей понята в меньшей степени. Ибо страсти являются излюбленным объектом тех, кто желают тем или иным способом смешать душу и тело и придумать бог знает какую телесную мысль, которая была бы жизнью. Это те самые, кто признают наличие несовершенных душ у животных. Однако несовершенных душ не существует вообще. Следует выбирать: либо это тело и протяженность, либо это дух (esprit) и свободное суждение. Поэтому на основании мощного изначального убеждения необходимо отнести страсти к чистой механике и пытаться обнаружить, к примеру, в любви и ненависти лишь движения крови,
[ «Любовь есть волнение души, вызванное движением духов, которое побуждает душу по доброй воле связать себя с предметами, которые кажутся ей близкими, а ненависть есть волнение, вызванное духами и побуждающее душу отделиться от предметов, представляющихся ей вредными»
[200].]
а более тонкое возбуждение – в нервах и мускулах, благодаря чему нашему телу и обеспечивается-то возможность посредством собственного механизма и вещей, которые его окружают, двигаться тем или иным образом. А душа, связанная с этим телом, оказывается предупрежденной ощущением и восприятием. Ошибка же страстей заключается в усмотрении во всем этом мысли и желания, как если бы человек, который спасается бегством посредством механики, пытался бы установить, благодаря каким мыслям он спасается. Но убегает он благодаря физике. Поэтому единственное лекарство для страстей – в свободной воле, обладающей способностью приводить в движение члены и использовать их, а ни в коей мере не в спорах о видимых мотивах страстей и призраков воображения, которые, благодаря увлекающему нас движению, столько же убедительны, что и оратор. Невежда принимает увлеченность за доказательство, мудрец же – нет.
Спиноза
Спиноза является Аристотелем нашего Платона.
[Под «нашим Платоном» здесь подразумевается Р. Декарт. По мнению же Б. Рассела, «отношение Спинозы к Декарту в какой-то мере напоминает отношения Плотина к Платону»
[201].]
По всей «Этике»
[ «Этика» – главное сочинение Спинозы.]
рассыпана самая живая критика Декарта, тем не менее Спиноза во многом следует за Декартом, в какой-то степени придавая его идеям форму и приводя их в систему. Но в то же время все теряется в проблемах объекта и необходимости.
Когда Декарт проводил различие между мыслью и пространством, он был далек от того, чтобы видеть и в том и в другом равную степень проявления бытия, или, если угодно, завершенности (perfection). Скорее, именно благодаря столь тщательному разделению завершенность и бытие оказались, пожалуй, по одну сторону, а незавершенность (imperfection) и отрицание – по другую. Дело в том, что в пространстве, или в мире тел, не существует ничего, ничто не является самодостаточным; всегда сохраняется необходимость того, чтобы любое тело определялось другими телами, его окружающими, а те, в свою очередь, – еще какими-то. И если мы желаем назвать бесконечным, или бесконечностью, либо данную коренную недостаточность, либо иную, в соответствии с которой тело должно быть сведено к своим составляющим, а данные составляющие – к другим,
