— Сказал, что никогда еще не видел такой красоты.
— Да, разрастается помаленьку. — Приосанившись, садовник с улыбкой смотрит по сторонам. — Еще бы не разрастаться, когда мы в него всю душу вкладываем.
— Конечно.
— Он садом интересуется. Как приедет, все меня расспрашивает, от работы отвлекает.
— Да? Я не знала.
— Вот так. Ему интересно. Как работать, так нет, а вот узнать, как что называется, растения там, птицы, — за милую душу. Это я его научил птичьи голоса распознавать.
— Меня ты тоже учил.
— У вас со слухом хуже, а вот дон Эсекьель — это да.
— Скучаешь по нему?
Наклонившись, Сезар снова принимается за дело, ловко разминая комья упакованными в перчатки руками.
— Бывает. Но я вижу, что вам так лучше. — Он отворачивается, заполняя очередную лунку.
— Завтра можешь прийти позже.
— Да нет, сеньора, какое там. Хотел посмотреть, как там рассада страстоцвета, вроде уже почти все проклюнулось.
Я спускаюсь ниже, к контейнеру, где высажены крохотные пассифлоры, — на площадке под откосом, отданной заодно под латук, рукколу и кресс-салат. Над головой пролетает стая перепелок. Я их не вижу, слышу только, как взрывается тишина шелестом их крыльев. С шумным клохтаньем птицы устраиваются в роще на ночлег. Здесь их дом — как и мой, как и Эсекьеля до недавних пор. Пусть бы он остался. Был бы сейчас со мной. Сезар встретил бы нас улыбкой, а потом мы бы смотрели, как преображаются северные холмы в закатном свете. Но ничего не получается. Только блеклый луч силится просочиться сквозь туман и быстро гаснет.
Уже в темноте, когда я возвращаюсь к дому, перед глазами вдруг встает образ Хади, врывающегося в меня нетерпеливыми толчками. Воспоминания не отпускают, словно вынуждая разделаться с ними, прежде чем упиваться неожиданной тоской по Эсекьелю… Тяжелое, отливающее бронзой покрывало валяется рядом с кроватью. Эсекьель вытянулся рядом, сжимая ладонями мою грудь и покусывая соски, как не делал уже много лет. Я смотрю только на него. Хади почти в отключке от наслаждения. Эсекьель целует меня, кладет твердую руку мне на живот, и я откликаюсь, двигаю бедрами, экстаз переполняет меня, и, взмывая на вершину оргазма, я прихватываю с собой обоих мужчин.
Через полчаса мы ушли — нам надоел этот павлин, которому только и нужно было, что свободные уши и свободная дырка. Ну и ладно. Мы ведь не искали идеал. А самовлюбленный нарцисс хорош тем, что не будет вдаваться в наши сложности. В метро нас разобрал смех — кто бы знал, что Хади окажется таким индюком! Хватило ведь самомнения по дороге из ресторана к нему домой показать нам из окна своего автомобиля статую Свободы — будто мы никогда ее не видели или будто это его личная собственность.
По телефону его голос мне понравился — мужественный, бархатистый, с легким налетом арабского акцента, — и мы договорились встретиться в кафе-чайной «Индийская компания» в Сохо. Полчаса мы слушали, как он хвастается своими успехами и разглагольствует о целебных свойствах гая — императорского улуна, — который ему принесли. Он очень гордился своим небывалым для выходца из семьи малообразованных эмигрантов карьерным взлетом. С какой радостью я пристыдила бы его, возразив, что без денег, заработанных неграмотным отцом, не видать бы ему как своих ушей пресловутой блестящей карьеры.
Поначалу мне казалось, что хвастовством он просто неумело старается расположить нас к себе. Однако потом, когда мы сели за столик в модном у обитателей Трайбеки ресторане «Шатуш», сомнений не осталось: эти кривлянья при выборе и дегустации вина, панибратское обращение к метрдотелю, жажда показать себя знатоком высокой кухни… Сплошной фарс. Но даже это не заставило меня отказаться от мысли продолжить вечер. Я соблазнилась его широкими волосатыми запястьями, мне хотелось верить, что в каждом движении жилистых кистей сквозит грубая сила. Я убеждала себя, что убогий ум должен компенсироваться огромной потенцией. Выйдя из ресторана, мы с Эсекьелем слегка отстали, совещаясь. Ему Хади показался полным идиотом. Мне тоже, но какая разница…
Мы поехали к нему, в Верхний Вест-Сайд. В крошечном пентхаусе с просторной террасой, которая с наступлением холодов делалась абсолютно бесполезной, он предложил нам кокаин и выпивку. Лучший порошок в Нью-Йорке, разумеется, но мы отказались. Для холостяцкого жилья в квартире было слишком много зеркал, антиквариата и бархата. В скором времени мы, раздевшись, очутились в кровати — на этот раз Эсекьель позволил Хади поласкать его, но целовать не дал. Едва отдышавшись после бурного финала, наш хозяин поднялся с кровати и, заглянув в ванную, вернулся со стаканом пузырящегося алка-зельцера.
Мы вышли из метро, не доезжая одну остановку до Виллиджа, и отправились по ночным улицам пешком. Хотелось прогуляться. Мы шли под руку, плечом к плечу, быстрым шагом, чтобы не замерзнуть, зарывшись подбородками в поднятые воротники. На деревьях мерцали рождественские гирлянды. До праздника оставался еще месяц, но город за эти длинные по случаю Дня благодарения выходные уже успел принарядиться. В эту пору — час ночи — на Седьмой авеню мелькали только желтые такси, а на тротуарах было совсем пустынно, если не считать пробежавшей мимо девчушки с косичками, которая нырнула в ближайший подъезд. Что делает такая кроха на улице за полночь одна? Я положила голову на плечо Эсекьелю, и мы заговорили о Хади, на каждой фразе выдыхая облачко пара. Мне врезались в память две.
— Вот чудик, — смеясь сказала я.
— Да… претензий выше крыши. Но все равно хорошо получилось.
Эсекьель сказал это с удовлетворением, почти радостно, заглянув на миг мне в глаза. Тем самым он не только подтвердил, что принимает сложившееся положение вещей, но и перестал с того вечера притворяться, будто участвует только ради меня. Он получал удовольствие. Может, его тоже возбуждал дух авантюризма, ощущение вседозволенности, крушение ненужных рамок и барьеров. С того вечера мы выбирали нового кандидата каждые выходные. Сами того не сознавая, в ту субботу мы перешли на новую стадию, где мир и покой зависели от исхода наших маленьких оргий.
Эсекьель повеселел, своей энергией и пылом вызывая у меня в памяти первые годы нашего брака. Бывали выходные, когда невод, закинутый на сайте, приносил совсем неподходящий улов, и мы отпускали «рыбу» восвояси после предварительной встречи. Бывало и наоборот, когда приглашенный оставлял нас с носом. И тем не менее секс втроем случался у нас с завидной регулярностью. Мы искали новые способы — теперь Эсекьель, видя, что я уже на грани оргазма, пристраивался вместо третьего, и нам иногда удавалось кончить синхронно.
С каждым разом мы все меньше привередничали в требованиях к претенденту. Мы уже убедились, что на анкету, фотографии и беседы в чате полагаться бессмысленно, поскольку в большинстве случаев все это оказывалось слишком далеко от реального положения вещей. Самый яркий пример — один типчик, который состряпал идеальную версию себя любимого — без лишнего веса, морщин и груза психологических проблем. Однако встречались и такие, кто занижал самооценку, не замечал своих очевидных достоинств. У меня выработалось на них особое охотничье чутье в чате. Эти откликались охотнее всего. Никогда не прокатывали нас со встречей-знакомством, в постели проявляли заботу и желание доставить удовольствие, никогда не теряли контакта. Экземпляры с раздутым самомнением, наоборот, вызывали в итоге отвращение, как Хади, который всю дорогу не переставал любоваться собой в зеркале. Разумеется, не обошлось и без конфузов — нам попадались и параноики, и агрессоры, и мямли. Пришлось пожать и другие плоды нашего разгула — то, что у французов называлось когда-то papillons d'amour — мотыльками любви. Однако в одном мы не сомневались — альтернатива разводу найдена. Мы с Эсекьелем снова были вместе и заодно, живя полной жизнью.
