На весенние каникулы — десять дней в конце марта перед последним триместром — мы решили слетать в Англию. В лондонском аэропорту нас ждал взятый напрокат автомобиль, за руль которого села я, поскольку Эсекьель не привык к левостороннему движению. Мы объездили район Котсуолда — треугольник с вершинами в Оксфорде, Стратфорде-на-Эйвоне и Бате. Все три города представляли для нас интерес, прежде всего литературный — шекспировские, остеновские и прочие писательские места, — а по дороге мы останавливались посмотреть разные деревушки и парки.
От этой поездки у меня осталось ощущение покоя, мы не гнались за количеством галочек в путеводителе, мы приехали будто уже удовлетворенными и насытившимися, сделав путешествие просто подарком, призом за старание сохранить союз. Мы колесили без спешки, в свое удовольствие, питая энергией, почерпнутой из наших маленьких оргий, иллюзию мирных странствий по красивейшим городам и весям нашей совместной жизни.
Визит четвертый
Отрываюсь от книги, услышав воркование темнохвостого голубя. Трель прочувствованная, но однообразная, как у кавалера, который восхваляет красоту своей дамы, с повторяющимся понижением тона и все более дробной россыпью в конце каждого «куплета». Это, наверное, тот же голубь, которого я видела на днях на тропинке. Их тут всего пара и обитает, иначе в этот вечерний час из сада доносился бы целый хор отраженных от холмов голубиных рулад. Птица размером с дрозда, только чуть массивнее, летает исключительно в случае крайней необходимости и садится, задрав хвост над длинными, как и полагается ходоку, ногами. При мысли о темнохвостом я вспоминаю Роке — тот пребывает в таком же отрыве от реальности, как голубь от неба. На него не действуют диагнозы, которые я ставлю нашим отношениям. «Мы хотим друг друга, — твердит он, — мы любим друг друга, мы каждый день общаемся. Мы вместе по факту, а остальное — пустые теории». Он прет напролом, сметая все воздвигнутые мной препятствия и все продуманные доводы. У нас нет будущего, но нет и оставленных в прошлом авгиевых конюшен. Однако приезд Эсекьеля выставляет Роке совсем в ином свете, меркнущем на фоне чувств и ощущения близости, которые дают пятнадцать лет совместной жизни. Блеснувший вдруг вдали шанс склеить разбитое прошлое перечеркивает тусклое настоящее с Роке.
Он звонит мне около десяти вечера по дороге в ресторан, где собирается встретиться со своей «командой». Они празднуют день рождения. Неразлучные — мало того что на работе вместе, так еще и потом общаются.
— Как дела, чем занималась? — интересуется он участливо, как заботливая мамочка, что совсем не вяжется с его медвежьей фигурой и ухватками.
— Ничем особенным. Вечером ходила прогуляться. У нас тут туман…
Я устраиваюсь в деревянном кресле, отодвигаясь из-под конуса света. О приезде Эсекьеля лучше расскажу, когда увидимся.
— Случилось что-то?
— Нет, с чего?..
— Не знаю, ты какая-то рассеянная.
— Читала. Наверное, поэтому… Тяжело перестраиваться после здешней тишины.
— Что читаешь?
— Филиппа Рота, «Случай Портного».
— И как?
— Смешно… Главный герой винит в своей сексуальной озабоченности родных и еврейские корни. Но когда я сравниваю его семейку со своей, мне хочется плакать. Всю жизнь я добивалась любви. Портного хотя бы любят — обвиняют, заставляют терзаться муками совести, но любят.
— Я тебя люблю.
— Спасибо, — с саркастической признательностью отвечаю я.
— Раз тебя не любили в детстве, ты решила, что никто тебя не полюбит по-настоящему. И поэтому ты вышла за Эсекьеля.
Такого поворота я не ожидала.
— Не надо, пожалуйста, по любому поводу его вспоминать.
— Он тебя не любил.
— Не дури.
— Понимание любви приходит в детстве. Разве не потому ты не позволяешь мне тебя любить, что живущая внутри тебя маленькая девочка просто не ведает, что это такое?
— Не знала, что ты у нас психоаналитиком подрабатываешь.
— Ты вышла замуж за человека, который тебя не удовлетворял. Сознательно вышла, с открытыми глазами. А в итоге пришлось клянчить утешение у случайных любовников, искать ласки и признания, которых тебе недодали родители. Ничего сверхъестественного, Амелия, всего-навсего сложить два и два.
— Наши проблемы тебя не касаются, и ты все слишком упрощаешь.
Я теряю наигранное равнодушие и уже готова уязвить Роке, сообщив, что сегодня меня навещал Эсекьель.
— Наши проблемы? Можно подумать, вы по-прежнему вместе, а я так, третий лишний.
— Откуда у тебя это навязчивое желание доказать, что ты лучше Эсекьеля?
— Ничего подобного. Я не лучше. Просто я тебя люблю, вот в чем разница. Однако, по правде сказать, легче мне от этого не становится.
Я жалею, что раскрылась перед ним. И без того постоянно раскаиваюсь, что вынесла свое прошлое на его суд, пусть объективный, но от этого не менее обидный. Это касается не только прошлого — иногда из-за гложущей меня досады я выплескиваю свои мысли, желания, чувства, сдирая с себя броню, оставляя голый остов, напоминающий ободранные разделанные туши в старинных мясных лавках. Неужели я так отчаянно нуждаюсь в «сильном плече»?
— Когда тебя завтра ждать? — спрашиваю я, уходя от скандала.
— Около семи, наверное. Ты меня любишь?
— Уже нет.
— Ну и славно, хоть выспишься спокойно.
Я больше не могу сосредоточиться на злоключениях Портного. Неужели все интимные связи нужны были мне как доказательство любви? Неужели в свои годы я по-прежнему пытаюсь восполнить недополученное от родителей? И Роке — просто очередной заменитель? Ни я, ни мои брат с сестрой не знали родительской любви. Мы были обузой, которую жизнь подкинула матери, чтобы досаждать, а отцу — чтобы отвлекать от дела. Не сказать, впрочем, что природа совсем лишила их родительского инстинкта — о нас заботились, но, скорее, как заботятся о хозяйстве или бизнесе — иначе говоря, нами управляли. Как мгновенно менялось выражение маменькиного лица — глаза мечут молнии, у губ суровая складка (это от нее у меня манера стискивать зубы и играть желваками), — если мы нарушали ее представление о гармонии своими играми, ревом, болезнями, выходками и проступками. Но куда страшнее была манипуляция. Скупая ласка приберегалась, как драгоценная монета, на которую покупалось наше послушание… Выходит, даже разобравшись, откуда ноги растут, я продолжаю клянчить у чужих людей то, чего недодали мне родители?
Роке на самом деле склонностью к анализу не отличается, поэтому меня удивили его четко сформулированные выводы. Да, я сама дала для них пищу, но он все равно не имеет права судить меня. Я тоже могу навесить на него ярлык вечно неудовлетворенного — как-никак мы познакомились при схожих обстоятельствах. Он, словно тот голубь, время от времени рассыпал на сайте знакомств воркующую трель и дожидался отклика, а я подбиралась к сайту тихой сапой, как здешние лисы, собираясь повторить нашу с Эсекьелем нью-йоркскую схему.
