Роке отличает от многих других то, что нет силы, которая могла бы его сломить. Любые проблемы, по его мнению, преодолимы. Интересно, благодаря такому свойству характера он дорос до генерального продюсера и компаньона? А может, наоборот — на работе стал несгибаемым?
Забыв о нашем разговоре в лощине, он с аппетитом поглощает еду, рассказывая о планах на будущее: создать компанию по кинопроизводству, которая будет — по примеру копировальных и фотоцентров — работать на широкие массы. Он считает, что через каких-нибудь пару лет и мелким фирмочкам, и независимым предпринимателям понадобится полный спектр аудио-видеоуслуг для презентаций. Поев, он приглашает меня посмотреть привезенный в подарок фильм. В его ухаживаниях просматриваются два повторяющихся с определенной регулярностью приема, один из которых — дарить мне фильмы, телесериалы или музыкальные диски. Отчасти благодаря первому преподнесенному мне фильму я изменила когда-то свое мнение о нем. Мы чатились в «Мессенджере», и я привела подхваченную у Эсекьеля знаменитую цитату из «Макбета»: «Жизнь — это история, рассказанная идиотом, наполненная шумом и яростью и не значащая ничего» — в надежде убедить Роке не придавать слишком большого значения нашим встречам. Он спросил меня, видела ли я «Макбет» Поланского, и когда в следующий раз я пришла к нему домой, встретил меня с диском в руках. Поскольку фильм шел три часа, посмотреть его вдвоем мы не успевали и мне пришлось придумывать, как я объясню Эсекьелю появление диска у нас дома. Прежде я фильмы без него не смотрела, но он запаздывал со статьей и присоединиться не мог.
Мне постоянно — от зловещего явления судьбы в лице трех ведьм до искаженного безумием лица Макбета при виде наступающего Бирнамского леса — чудился голос Роке, нашептывающего, что нет, жизнь очень много значит и ее нужно принимать всерьез. Он хотел повлиять на меня, внушить, насколько опасно следовать раз и навсегда заданному курсу, не сворачивая даже перед лицом катастроф и страданий. Уж не такие ли страшные вещуньи, как в «Макбете», заставили меня поверить, будто Эсекьель — моя единственная судьба?
Несколько месяцев спустя Роке подарил мне другой фильм с тем же подтекстом. Помню, поскольку именно из-за этой картины я потребовала у мужа обратиться к семейному психологу. Как раз тогда Эсекьель признался, что закрутил роман. На это я спросила, как ему с ней, получается ли удовлетворить. Сам факт измены меня не задевал, гораздо страшнее было услышать, что с другой женщиной все проблемы отпали.
Фильм, который подарил Роке, — «Сцены из супружеской жизни» Бергмана. На этот раз Эсекьель смотрел вместе со мной, хотя и по второму разу. Видимо, его заинтриговал мой неожиданный интерес к кинематографу, я ведь не говорила ему, что Роке работает кинопродюсером. Смотреть, как мнимое супружеское благополучие сменяется страхом, местью и жестокостью, было больно, слезы катились градом, а Эсекьель вопреки обыкновению не пытался меня утешить. Поднявшись с постели, он ушел в кабинет и в спальню не вернулся. Я обещала себе, что мы до таких крайностей не дойдем. Проснувшись на следующее утро, я заявила, что звоню семейному психологу, которого мне посоветовала Кларисса. «Звони», — ответил Эсекьель и отвернулся к стенке.
Роке манит меня пластиковой плоской коробочкой — фильм, который он привез на этот раз, входит в десятку его любимых (попробуйте отобрать десятку из сотен фильмов, которые просто нравятся). Это «Женщина не в себе» Джона Кассаветиса.
Роке устраивается рядом со мной на диване в спальне и отбирает у меня пульт. Сейчас меня будут воспитывать искусством. Может, мне и правда необходима встряска, пощечина, которая остановит истерику? Так и происходит — я узнаю себя в слабой, напивающейся героине, которая из благих побуждений пытается угодить всем и вся, но не может склеить разбитую жизнь. Когда фильм заканчивается, я не произношу ни слова. Роке гладит меня по голове. Перекладывать вину на других, на обстоятельства, на судьбу бесполезно — вот мораль, которую я выношу из просмотра. Мы целуемся, и я отдаюсь Роке без сопротивления. Наверное, в последний раз. Перекошенное лицо Джины Роулендс и чувство, что пришла пора прощаться, гонят ощущение вины прочь.
— Если не хочешь гулять по саду, пойдем на берег. Сейчас рано, народу должно быть немного.
— Пойдем. Когда я был маленьким, тетя водила меня на берег собирать улиток. И покупала булочки-ракушки. Она была одинокая и толстая, бедняжка.
Я не говорю ему, что этот маршрут — тоже из наших с Эсекьелем. Хочу, как мы делали каждое лето, дойти до скал-волнорезов, чтобы меня окатило брызгами. Не обращая внимания на любителей окунуться спозаранку, я быстро шагаю по песку. Роке, наоборот, с любопытством осматривает каждую компанию, вынуждая меня то и дело останавливаться и ждать его. Мне хочется дойти поскорее, убежать от его болтовни, навеянной воспоминаниями детства. Административная должность и членство в Фонде частных предпринимателей давали его отцу право снимать домик на базе отдыха в Табо.
— Если бы не тетя Аделина, не видать бы нам с сестрой вечернего пляжа. Отца, пока он не проснется после сиесты, просить было бесполезно, а у мамы почти всегда в это время разыгрывалась мигрень. Мы обедали в столовой базы, за длинным детским столом, а родители — за круглыми столиками у окна. Странно, почему мы раньше об этом не разговаривали… Вас куда на лето вывозили?
— В Конкон.
— И?..
Вот неймется человеку.
Маменька ненавидела Конкон, при каждом удобном случае выговаривая отцу, что этот курорт уже вышел из моды, а пляж там просто отвратительный. Так и было. По выходным после трех часов дня там ступить было негде, а в море приходилось все время оглядываться, чтобы не врезаться в других купальщиков, когда тебя накрывало волной.
— Курорт как курорт.
— Все еще дуешься?
— Нет, но ты мог бы прибавить шагу.
— Мне за тобой на своих коротких лапах не угнаться. — Роке изображает коротконогого карлика. Он без рубашки, но меня не соблазняют ни его мышцы, ни мощные плечи. Он ведет себя словно подросток в первый день каникул.
Я смотрю на море и мечтаю, чтобы сейчас рядом со мной стоял Эсекьель. Вялая волна с шипением набегает на песок — значит, белых хлопьев пены у скал ждать неоткуда. Роке кажется мне совершенно чужим. Зачем он мне вообще? Прошло почти полтора года, как мы впервые оказались с ним в постели, и с тех пор, если не считать того зимнего перерыва, мы общались каждый день без исключения, а виделись дважды в неделю. Похоже, я прикипела к нему телом, но не душой. Чувства то нахлынут, то опадут, словно волна под нашими ногами.
— Моя мама вечно всего стеснялась. Того, что мы перемазывались песком, папиного пуза, пухлых ляжек тети Аделины… Тетя меня восхищала, она как раз совершенно не комплексовала, с радостью облачаясь в купальник, — она была толстой, но пропорционально сложенной и совершенно без единого грамма целлюлита.
— Море спокойное, — говорю я, просто чтобы не молчать. Как бы я хотела сейчас услышать многозначительное «да» Эсекьеля.
— В Табо волны были гораздо круче.
