Впрочем, возможна и другая, тоже вполне правдоподобная логическая цепочка. Эсекьель мог, несмотря на все внимание и внешнюю любовь к нему, несмотря на отрицание каких бы то ни было чувств к Роке, заподозрить, что моим желанием сохранить брак движет инерция, а не искреннее стремление все наладить. Он мог догадаться, что я цепляюсь за него из упрямства, чувства долга и духа противоречия, что чувства, утонувшие на дне ледяного озера, в котором мы болтались уже который год, так и не оттаяли. Вполне возможно. В интуиции Эсекьелю не откажешь, он обладает безупречным чутьем, которое строится на его умении отстраниться, не вмешиваться и, надо признать, на понимании человеческой натуры.
Ослабят ли эти смягчающие обстоятельства мою решимость? Я устала от недостатка инициативы у Эсекьеля, от его недомолвок, от его аморфности, не поддающейся объяснениям. Никакая чуткость не поможет, если не руководствоваться ею в поступках, особенно когда брак в опасности. Если в глубине души у Эсекьеля и осталось желание что-то спасти, то он опоздал. Счет не на часы, за которые он не успел добраться до компьютера, а на годы. Никто не вправе отрицать, что я сражалась до конца — хоть и совершая ошибки, но из искренних побуждений.
На въезде в Сантьяго я попадаю в пробку. Обычно это выводит меня из себя — я дергаюсь, чертыхаюсь, резко перестраиваюсь, рискуя врезаться, в надежде выиграть пару метров или минут. Я смотрю по сторонам, окидывая раздраженным взглядом своих врагов, но вместо ненависти внезапно проникаюсь к ним сочувствием. Увеличив громкость в своем айподе, откидываю спинку сиденья и качаюсь на волнах музыки. Машина потихоньку ползет в потоке, а меня охватывает непривычное умиротворение, возвращается умение ждать, которое, как я считала, осталось где-то далеко в детстве. Я очень хочу увидеться с Роке, но при мысли о нем само представление о времени меняется — время уже не утекает, а словно расстилается передо мной. Из противника оно превращается в союзника. Через час с лишним, проехав Сантьяго с севера на юг, я приближаюсь к продюсерской компании, которая располагается в белом особняке испанского стиля типа торт безе, как говорит Роке, особняк этот словно тает на солнце почти в самом конце улицы Суэсия. Роке ненавидит вычурные завитушки и балконы, однако здесь нормальная цена аренды и вообще «продюсерский район». На мгновение меня пугает возможная реакция Роке. Тогда, после прогулки на скалы, он смотрел потемневшими глазами, будто ожесточенно копался в собственном сердце, пытаясь выкорчевать оттуда привязывающее его ко мне чувство…
Секретарь с пышной африканской гривой и непринужденными манерами, не спросив фамилии, не узнав, назначено ли мне, и даже не проверив, занят ли Роке, сообщает, что офис на втором этаже, вторая дверь справа. Роке сидит за компьютером. Я робко барабаню пальцами по двери, извиняясь за беспокойство. Увидев меня, он встает и, ускоряя шаг, спешит навстречу. Я отступаю в коридор. Ухватив за плечо, он увлекает меня в кабинет, закрывает дверь и смотрит большими глазами. Только они и светятся на его смуглом, заросшем щетиной лице.
— Чатишься? — с неожиданным даже для себя самой сарказмом выпаливаю я.
— Что ты хотела?
— Прости… — Сарказм сменяется замешательством, смятением. От Роке веет той самой энергией, той самой бесстрашной яростью, которая покорила меня с первого дня. Ярость как жизненная сила…
— Простить?
— Прости, Роке, я ошиблась.
— Ошиблась? Объясни, пожалуйста, толком.
— Мне не следовало возвращать Эсекьеля. В этом не было никакого…
Он берет мое лицо в ладони и целует меня. Щетина колется.
— Поехали ко мне.
Он тянет меня за руку, и я покорно иду за ним. Сотрудники за письменными столами провожают нас лукавыми взглядами. В машине Роке снова целует меня, обнимает и гладит колени. Я прошу его успокоиться и пустить меня за руль.
— Мне столько нужно тебе сказать.
— Только хорошее, пожалуйста.
— Я твоя, Роке.
— Ты уже давно моя, только не хотела этого признавать.
— Но теперь точно.
— Что случилось?
Мы останавливаемся перед светофором на перекрестке Суэсии и проспекта Ирарразаваля. Улицы душит полуденный зной, зыбкое марево просачивается в дома, но мы — в салоне машины, где температура на десять градусов ниже, чем в тени, — в безопасности. Пышнотелая коренастая женщина в покрытом разводами фартуке, стоя в дверях, выплескивает из ведра воду на тротуар.
— Он улетел на Кубу и с тех пор от него ни слуху ни духу. Он и не собирался что-то восстанавливать.
— А ты не догадывалась? Он тебя не любит.
— Я хочу быть с тобой, и мне уже все равно, что там делает или не делает Эсекьель.
Роке убирает руку с моих колен и отворачивается к окну, будто погружаясь в себя.
— Я тоже ездил повидаться с женой, в тот же день, как вернулся из Рунге, — выпаливает он скороговоркой.
— Да?
— Хотел увидеть ее. Сравнить с тобой, наверное.
— Да ну! — Я в растерянности. До этого момента его жена оставалась давним прошлым, никогда не вставая между нами.
— Я думал, что если увижу ее — займусь с ней сексом, будет легче выкинуть тебя из головы.
— Ну ты даешь…
— Когда я попытался поцеловать ее, она послала меня куда подальше. Не может простить мне, что я пытался отобрать у нее Фатиму.
Я прислушиваюсь к себе, не сразу распознавая, какие чувства вызывает у меня его признание. Обиды нет, разочарования тоже, только нежность и желание обнять его. Между его простодушным экскурсом в прошлое и тем, что пыталась сделать я, особой разницы нет.
Квартира в большем запустении, чем обычно. Домработница болеет, поэтому уже неделю не приходила. Роке уверяет, что постель он не заправил только сегодня, поскольку опаздывал на встречу. Раздеваясь, мы не сводим друг с друга глаз. Я растягиваюсь в постели, которая пропиталась запахом Роке. Мужской запах меня в отличие от многих женщин возбуждает, а не отталкивает. Роке, нависнув сверху, целует меня в губы и грудь. Его отвердевший член утыкается мне в лобок, я обхватываю Роке руками и ногами, он, вывернувшись, берет презерватив и входит в меня.
— Я внутри, — говорит он, не двигаясь, глядя на меня с нетерпением. — Это чтобы ты не забывала.
Он посасывает мои соски и движется во мне, я распахнута ему навстречу, я крепко сжимаю его упругие ягодицы. Меня охватывает наслаждение, растекающееся волнами до кончиков пальцев, до груди и до макушки. С губ срываются стоны, я кричу и умолкаю, взлетаю и падаю, пока наконец не содрогаюсь в последнем сладком пароксизме.
* * *
Мы проводим неделю в Сантьяго. Роке должен доделать кучу разных мелочей, связанных с предстоящим выходом «Пари» на экраны, при том что запустить процесс после сезона отпусков — та еще работенка. А я тем временем чувствую себя так, как приехавшая в город туристка, лишенная, правда, радостей шопинга — в Сантьяго по магазинам уже не походишь, разве что в торговых центрах, которые в первую неделю марта превращаются в натуральные птичьи базары и гуановые острова.
