– Она называла тебя «моя степфордская мама», – говорю я. – Просто к твоему сведению.
Хелен на мгновение прижимает пальцы к губам, слегка дрожит, а потом направляется к комнате Обри, ступая по этому проклятому дубовому полу.
– Ах ты, засранец, – говорит Фрэнк вполголоса, словно заботясь о том, чтобы его не услышали. – Я не позволю тебе оскорблять мою жену.
Он краснеет – верный предвестник злости. Зачем было это говорить? Мы все на грани. Мы пережили самую тяжелую потерю, какую только могли вообразить. Хелен едва держится. Судя по тому, что я видел, она так живет всю свою жизнь.
Я сажусь в деревянное кресло – настоящий винтаж, а не копия – по настоянию Софи. Мне не хочется заводить долгий разговор с моим тестем. Если в смерти Софи есть хоть что-то не очень плохое, то лишь то, что мне больше не придется иметь дело с этим мудаком. Если он хочет видеться с Обри, пусть следит за манерами. Мне это надоело. Он мне надоел.
– Налей себе выпивки и садись, – говорю я. – Она тебе понадобится.
Он озадаченно смотрит на меня. Примеривается. Думает, что сможет выиграть. Но это не так.
– Давай, Фрэнк, – повторяю я, когда он переводит взгляд на бутылку.
Он что-то чувствует. Я это знаю. Мне это нравится. Он откручивает красную пробку и наливает себе виски. Выпивает залпом.
– Ты любишь Обри, – говорю я.
– Она мне родня, – отвечает он.
– Точно. Единственное, что осталось от твоей дочери.
Он смотрит на меня в упор. Его глаза выкатываются из орбит.
– На что ты намекаешь?
– Ты хочешь видеться с ней и дальше, так?
– У меня есть на это право, – говорит Фрэнк, ставя стакан на столик. – Бабушки и дедушки имеют право видеть внуков.
Мне нравится такое развитие беседы. Это весело.
– Не всегда, – говорю я.
– На что ты намекаешь, Адам? Говори прямо. Я не мальчик на побегушках с твоего завода.
– Я работаю не на заводе, Фрэнк.
Он и бровью не ведет:
– Говори прямо.
Я смотрю на отца моей покойной жены и от души надеюсь, что он чувствует, как мой взгляд впивается в его холодные, жестокие глаза. Глаза, которые всегда смотрели на меня исключительно с разочарованием и недоверием. Даже с ненавистью.
– Если хочешь и дальше видеться с Обри, – говорю я, произнося слова медленно, одно за другим, – тебе придется вести себя как приличный человек. Со мной. И с Хелен. Понятно?
Его губы сжимаются, а ноздри раздуваются. Может, его хватит сердечный приступ? Это было бы прекрасным завершением ужасного дня.
– Ты мне угрожаешь? – говорит он наконец. – Серьезно? Вот что ты делаешь, Адам? Это ты зря.
Я делаю глоток виски, и лед бьется о мои зубы.
– Я больше не собираюсь мириться с твоим поведением, – говорю я. – Моя жена мертва. Твоя дочь мертва. Я больше не обязан проводить время с тобой и с Хелен только для того, чтобы порадовать Софи. Я терпел тебя из любви к ней, но этому пришел конец, Фрэнк. Я мог бы заявить тебе прямо здесь и сейчас, что ты больше никогда не увидишь Обри. Между прочим, ей всего три года. Она бы забыла тебя так же легко, как забудет Софи.
Я выдерживаю паузу. Фрэнк молчит.
– Может, будет лучше, если она тебя больше не увидит?
– Ты свихнулся, – говорит он, и по меркам Фрэнка Флинна это очень сдержанный ответ.
– Нет, – огрызаюсь я. – Время вышло, Фрэнк. После женитьбы приходится терпеть семью жены. Но ее больше нет, и я к тебе не привязан. Забирай свою жену и уходи.
Фрэнк встает и наконец произносит то, что, как я подозреваю, он собирался сказать с самого начала.
– Ты убил Софи.
Он надеется ранить меня, но мне не больно. Я не поддамся человеку, единственная цель которого – унизить всех вокруг. Но он больше не доберется до меня. До Софи. До Обри. Хватит.
С Хелен пусть делает все, что хочет. У нее промыты мозги, но ничто не мешает ей просто взять и уйти.
– Повторяй это почаще, – говорю я. – Каждый раз, когда ты выводишь меня из себя, ты лишаешься еще одной встречи с Обри.
Входит Хелен. Я не уверен, много ли она услышала. Надеюсь, что достаточно.
Я не встаю. Я больше не собираюсь притворяться, что эти люди мне нравятся, что они заслужили хоть каплю уважения с моей стороны. Он просто мерзавец. А она – просто тряпка.
– Адам, пожалуйста, не отбирай у нас Обри, – говорит Хелен.
Я не обращаю на нее внимания.
– Я сложил кое-что из вещей Софи в коробку у двери, – говорю я, не обращаясь ни к кому из них. – Сделайте одолжение, заберите с собой.
Дом словно бы светлеет, когда за ними закрывается входная дверь. Я слышу, как Фрэнк проклинает Хелен по пути к машине, но меня это не волнует. Я иду в спальню к Обри. Она уже лежит в постели. Не знаю, что будет дальше, но чем меньше времени этот ангелочек проведет в обществе чудовищ, вырастивших ее мать, тем лучше.
26
Ли
Одной летней ночи в Шелтоне достаточно, чтобы напомнить мне, почему я собираюсь жить здесь до конца своих дней.
Это мой город. Мой дом. Шелтон всегда будет моим домом, что бы здесь ни произошло.
По дороге домой я заезжаю в мини-маркет, чтобы купить кошачьего корма.
За прилавком стоит Шэннон Карсон. В старшей школе мы с ней были одноклассницами, хотя и не дружили. Она почти два года подрабатывает кассиршей по ночам, чтобы оплатить онлайн-курсы бухгалтерского учета. Я поздравляю ее, когда она рассказывает, что только что закончила учебу.
– В этом городке все поздно расцветает, – говорит она, складывая корм для Миллисент в полиэтиленовый пакет.
Не поспоришь.
– Слышала о том деле, которое тебе досталось, – добавляет она.
Все о нем слышали, думаю я.
– Да. Очень трагично.
Она выжидает, но я молчу.
– Да уж, – говорит она наконец, чтобы прервать молчание. – Здесь такого не случается.
С этим я тоже не могу спорить. Мир вокруг меняется, но мы остаемся прежними. По большей части. Кинотеатр «Скайлайн», повидавший несметное множество обрядов инициации, по-прежнему работает, совсем как в 1964 году, когда автомобилисты впервые приехали посмотреть фильм под открытым небом. Наш город – всемирная столица елок, и это не просто маркетинговый ход. Мой папа работал на лесопилке, когда ею владел Симпсон. В то время никто не жаловался на длинные смены. Когда я пошла в полицию, а позже стала детективом, то редко сталкивалась с делами, в которых не был замешан кто-то из моих знакомых. Шелтон – маленький городок. Все знают друг друга. Мы переодеваемся в футболки и шорты, стоит солнцу хоть на минуту выглянуть из-за туч, и толпимся на галечных пляжах, как делали скокомиши на протяжении многих веков. Мы не любим терять ни единой минуты лета, потому что знаем, что с конца сентября и до самой весны будем зарастать мхом.
