– Думаю, работа пойдет мне на пользу, – говорю я по двум причинам. Во-первых, работа дается мне легко. Во-вторых, не знаю, что я делал бы, сидя весь день дома с Обри и няней.
– Не уверена, – говорит Кэрри, перемещая руку чуть выше.
Не могу понять, проявляет ли она агрессию или просто пользуется представившейся возможностью. Или пытается проявить сочувствие. Я решаю испытать ее.
– Не хочешь выпить после работы? – спрашиваю я.
– О, конечно, Адам, – говорит она. – Я всегда готова тебя поддержать, как и все мы.
Я благодарю ее и возвращаюсь за свое рабочее место, огороженное невысокими стенами, в море других идентичных закутков. Единственная отличительная особенность моей кабинки заключается в круглом столе и двух дополнительных стульях для посетителей. Кэрри смотрит на меня через стеклянную стену, окружающую ее кабинет. Я киваю ей и жду пару секунд, пока остальные члены моей команды не начинают по очереди подходить со своими соболезнованиями и заверениями, что они, как и Кэрри, готовы меня поддержать.
Они даже не знают меня – лишь притворяются. Они смеются над моими шутками, будто я величайший комик на планете. Они выслушивают мои предложения так, будто я нашел способ первыми колонизировать Марс и при этом неплохо сэкономить. Они всегда мне улыбаются. Приносят кофе. И печенье.
Уверен, я им даже не нравлюсь. Они делают это по той же причине, по которой я сплю с Кэрри ЛаКруа.
В мою кабинку заглядывает Бен Уокер.
– Соболезную, чувак, – говорит он.
– Спасибо, Бен.
– Можно мне взять выходной в следующий вторник? – спрашивает он. – Говорят, в Мауи будет хорошая волна.
Я киваю в ответ.
– Заметано, дружище, – говорю я, передразнивая его серфингистский сленг. Но он не понимает шутки.
Моя жена умерла. Моя жизнь перевернулась с ног на голову. Начальница хочет со мной переспать. Мой главный помощник хочет поймать волну в Мауи.
Я даже не удивлен.
* * *
То, чем я занимаюсь после смерти Софи, – это мое личное дело, думаю я, глядя на макушку Кэрри ЛаКруа и ее глаза, полные обожания. Мы не стали пить после работы. Мы в ее спальне в Рентоне. Я уже давно здесь не бывал, но, судя по тумбочке, полной презервативов, мое место занимали другие. Я трогаю свой живот и думаю, что мне не помешало бы сбросить пару килограммов; Кэрри резко двигает головой, и я кончаю. Она сплевывает, а не глотает, но меня это не смущает.
– Я по тебе скучала, – говорит она, двигаясь вдоль моего обнаженного тела и укладываясь на вышитую рюшечками подушку. Вот что мне нравилось в Софи: она не тратила времени на девчачьи глупости. Мне не приходилось спихивать с постели плюшевого мишку, чтобы заняться сексом.
– Я по тебе тоже, – говорю я, хотя я не думал о ней ничего хорошего с тех пор, как она натравила на меня комитет по этике. Но я ужасно себя чувствую, будто теряю контроль над своей жизнью. Софи мертва, и я зол на нее. А Кэрри здесь. Она готова. Как всегда.
– Залезь в меня, как в грузоподъемник, – говорит она.
По какой-то неведомой причине ее заводят сравнения, связанные с аэрокосмическими системами и заводским производством.
– Расправляй крылья, – говорю я без тени смущения. – Я иду на посадку.
Она бормочет что-то в восхищении, но я думаю о другом. Кэрри ЛаКруа не очень-то хороша в постели. Так, второсортное развлечение. Мне приходит в голову, что секс, который можно сравнить с самолетом, заезжающим в ангар, – это едва ли лучше, чем ничего. Я подумываю сказать об этом Кэрри, но она выглядит такой счастливой.
* * *
Когда я возвращаюсь домой, Катрина уже готовится уходить. Ей двадцать три, она из Румынии. Прекрасно говорит по-английски и отлично управляется с Обри. Она привлекательна, с этим не поспоришь. Но пусть я достаточно глуп, чтобы переспать с Кэрри, я не собираюсь подкатывать к Катрине. Обри нужна няня.
– Прости, – говорю я, – пришлось задержаться на работе.
– Работа важна, – говорит Катрина. – Но семья не менее важна.
Я обезоруживающе улыбаюсь:
– Спасибо за все. Я сейчас совсем растерян. Не знаю, как все это пережить.
– Вы умный человек, – говорит она. – Вы справитесь. Обри уже спит. Она думает, что ее мама стала ангелом.
– Она еще не понимает, что смерть – это навсегда, – говорю я, снимая куртку и вешая ее на спинку стула.
– Она научится, – говорит Катрина. – Спокойной ночи, мистер Уорнер.
Я чуть было не предлагаю ей называть меня Адамом, но сдерживаюсь.
– Спокойной ночи, Катрина. Увидимся утром.
Я наливаю в стакан немного виски и иду проведать Обри. Она лежит в постели, свернувшись калачиком, словно котенок. Я поправляю одеяло и сажусь в кресло-качалку, которое Софи купила, чтобы кормить Обри грудью. Мне хочется заплакать, но я не могу. Не могу выжать ни единой слезинки.
Я встаю и наливаю еще виски. И еще.
* * *
Посреди ночи мне мерещится, будто я слышу дыхание Софи. Она лежит на боку лицом ко мне. До меня доносится ее тихое дыхание. Я не могу уснуть. Я лежу и смотрю в потолок. Я не знаю, что делать. Мне хочется сказать, что я все знаю и что она очень меня ранила, но это повлечет за собой еще больше проблем. Она лежит рядом со мной, и я гадаю, знал ли я ее на самом деле и знала ли она меня. Я мысленно отматываю время назад и не могу решить, действительно ли я влюбился в нее, или в идею о ней, или во что-то столь же поверхностное. Я думал, что люблю ее. Думал, что всегда буду любить ее. Я помню, как перед самой свадьбой Фрэнк подстерег меня на подходе к алтарю. Он выкрутил свое мудачество на полную мощность. Я еще не знал, что такова вся его сущность.
Он похлопал меня по плечу, словно мы были приятелями. Я подумал, он собирается пожелать мне всего наилучшего.
– Если причинишь ей боль, – сказал он, – я тебя закопаю.
Ого.
Причинить боль ей?
А что насчет меня?
37
Ли
В пятницу с утра Монтроуз подозрительно жизнерадостен, что не вяжется с его обычным утренним унынием и разочарованием от того, что Адам не убивал Софи.
– Ладно, выкладывай, – говорю я наконец.
– О чем это ты?
– Боже, актер из тебя никудышный. Что-то случилось. Заставишь меня гадать?
– А ты попробуй.
Я вздыхаю и пристально его разглядываю:
– Хорошие новости?
– Отличные.
– Здесь не бывает отличных новостей. Не та работа.
Я снова разглядываю его. Думаю изо всех сил.
– Ладно. Ты ждал, пока тебе перезвонит начальство Джима Койла.
