– Странно, – сказал тогда он. – Не помню, чтобы я выходил наружу.
– Наверное, ты прошел по пляжу, когда мы только приехали, Коннор, – сказала я в ответ. – Я точно не знаю. Я распаковывала вещи.
– Я бы не пошел на пляж пьяным, – говорит он теперь, дрожа как осиновый лист. Он совершенно теряется на фоне белого дивана.
– Ты сам себя запутываешь, – говорю я. – Хватит. Прекрати немедленно.
Мой несчастный муж ставит стакан на стол.
– Я не знаю, что произошло. Не имею ни малейшего представления.
– Ты ничего не делал, – говорю я. – Ты не мог. Ты не такой человек, и к тому же, я ушла совсем ненадолго. И, если уж на то пошло, допустим, ты действительно вышел наружу и столкнулся с той женщиной – а этого точно не было, – что бы ты сделал?
Коннор выдыхает – кажется, впервые с начала разговора.
– Да, верно, – говорит он. В его голосе появляется надежда. – Я бы не сделал ей ничего плохого. Не стал бы причинять ей вреда.
Я киваю и меняю тему.
– Может, тебе стоит принять душ и лечь в постель? – я улыбаюсь с намеком, который он прекрасно понимает. Во время овуляции лишние слова не нужны. А у меня как раз началась овуляция.
– Что насчет суши? – спрашивает он.
– Ты голоден?
– Не особенно. Может, потом. Позже.
Он видит мою улыбку, и я понимаю, что он согласен. Вся проблема – в его тревожности. Я стараюсь сосредоточиться. Может быть, сегодня у нас получится. С каждой неудачной попыткой шансы все уменьшаются. Я наблюдаю, как он проходит мимо кухонного стола, направляясь в спальню. Коннор – алкоголик, но он по-прежнему меня привлекает. Я хочу, чтобы он оказался внутри меня.
Я иду на кухню, завариваю чай из трав, припрятанных в шкафчике, и выпиваю его, оглядываясь по сторонам: в нашем доме четыре спальни и всего двое жильцов. Я гадаю, не в этом ли моя беда. Возможно, не стоило загадывать наперед, надеясь заполнить дом детьми. Планы строят лишь глупцы и мечтатели.
* * *
Мы занимаемся сексом, после чего Коннор идет на кухню за суши, а я остаюсь лежать на спине в позе самолетного столика, плотно прижав колени к груди. Я стараюсь, действительно стараюсь. Мне приходит в голову, что в этот раз все непременно получится. Теперь, когда мы перестали ходить к доктору Ямада.
Этому жадному шарлатану.
Лучше действовать напрямик. Я зря надеялась, что наука сможет мне помочь. Природа знает, что делать. Пусть все идем своим чередом. Это касается также и моего замужества.
Все прекрасно. Честное слово. Клянусь.
40
Кристен
Я гляжу через окошко на новорожденного ребенка моей сестры. Мальчик. Уже четвертый. Прекрасен, само собой, как и все дети. Целая грива темных волос, которую даже можно расчесать. Сестра еще не придумала ему имя. На нее это похоже. Рожает их одного за другим, не отвлекаясь на мелочи. Я бы назвала его Брэдли, в честь нашего отца. Но она наверняка придумает что-то нелепое; предыдущему ребенку она дала имя Престон. Фу! Я оглядываюсь вокруг. В палате стоят четыре инкубатора с младенцами. Так много. И каждый из них – маленький человечек, у которого впереди вся жизнь вместе с родителями. Дни рождения. Праздники. Выпускные. Множество особых событий. Мне хочется протянуть руки сквозь стекло и взять себе младенца. Любого. Или даже всех.
Медсестра в палате озабоченно смотрит на меня. Она указывает в моем направлении. Я прослеживаю, куда устремлен ее взгляд. Разжимаю кулак.
Кровь.
Я слишком сильно впилась ногтями в руку. Больно не было. Я вообще ничего не заметила.
Подумаешь, немного крови. Всего пара капель.
* * *
Начало прошлой осени. Я вижу на экране телефона самодовольное лицо моего врача. Я прошу молодого студента, пришедшего на информационное собеседование, подождать пару минут снаружи. Когда он закрывает за собой дверь, я разворачиваюсь в кресле лицом к окну, из которого открывается прекрасный вид на Сиэтл. Мой кабинет расположен на сорок первом этаже, и окно выходит на северо-восток. Паром плывет по темной воде Пьюджет-саунд к острову Бейнбридж, а вдали высятся Олимпийские горы с засыпанными снегом верхушками.
– Здравствуйте, доктор, – говорю я. – Вы с хорошими новостями, верно?
Доктор Ямада издает протяжный, раздражающий вздох. Он ненавидит, что в начале каждого разговора я выражаю надежду услышать что-то хорошее. Надо признать, я чересчур оптимистична. Так глупо на что-то надеяться. В прошлом году я выпила целое ведро кломифена, и все тщетно. Но я по-прежнему надеялась. Я всегда на что-то надеюсь – странно, учитывая то, что в юриспруденции от надежды редко бывает прок. Закон оперирует фактами. Факты одерживают верх над надеждой, мечтами и желаниями.
Но в этой ситуации факты мне ненавистны.
Вот уже почти шесть месяцев я принимала гонадотропные гормоны, чтобы простимулировать работу яичников. Да, это не очень-то приятно. Вся суть в том, чтобы в нужное время начали вырабатываться хорошие здоровые яйцеклетки. Я трудилась с упорством олимпийского спортсмена. Доила Коннора, как призовую буренку. Трахала его, как породистого жеребца.
Боже, нам пора переселяться на ферму.
– Вам следует прийти, – говорит доктор Я.
– Сначала скажите мне зачем, – отвечаю я.
Еще один вздох. Я его раздражаю, но он – терпеливый врач. Мне с ним повезло.
Или нет? Может быть, это он меня подвел.
– Вы знаете зачем, Кристен, – говорит он. – Лечение не приносит результатов.
Паром уплывает из поля моего зрения. Умиротворяющая картина. Но я чувствую себя отнюдь не умиротворенно.
– Потому что вы не прикладываете должных усилий, доктор Ямада. Это все ваша вина. Мне надо было послушать подруг. Прибегнуть к альтернативным методам. А вы только зря тратите мое время своей химией, таблетками и уколами. Боже! Ну что вы за идиот!
Я замолкаю. Не потому, что мне больше нечего сказать, а потому, что я хочу, чтобы он прочувствовал мою боль.
Но он ничего не чувствует. У него четверо детей.
– Вы знаете, что это не так, – говорит доктор Ямада так хладнокровно, как только может.
Я представляю, как он шокирован моей тирадой. Он добрый, мягкий, заботливый человек. Но сейчас меня это не волнует. Это не он стремится стать матерью. Пусть твердит, что он меня понимает, но это не так. Он не имеет ни малейшего понятия. Его услуги пользуются большим спросом. Похоже, в Сиэтле хватает бесплодных женщин.
Я плачу и не собираюсь продолжать этот разговор.
– Идите на хрен, доктор, – говорю я, прежде чем швырнуть телефон через всю комнату. Он ударяется о стену, прямо рядом с дипломом, подтверждающим мою докторскую степень. Я слышу, как разбивается экран. Прекрасно. Я это заслужила. Даже ребенка не могу родить. По лицу у меня текут слезы. Мне стыдно за то, что я наговорила доктору. Как повела себя. Но больше всего я стыжусь того, что не знаю, сможет ли хоть когда-то проявиться другая часть меня, к которой я так стремлюсь. Я гляжу на часы. Через десять минут мне нужно будет присутствовать при даче свидетельских показаний.
