Глава 17
— У Юли прослушивание сегодня, ты будешь?
Втягиваю терпкий горячий дым и выдыхаю вместе со словами:
— Где я и где балет, мам? Идите без меня. Мне надо программирование сдать.
— Хотя бы не кури, когда с матерью разговариваешь.
— Даже не порадуешься, что я за ум взялся?
— Как будто это надолго, — говорит мама.
Сомневаюсь, что мама и сама большой поклонник балета, но сопротивляться Дмитриеву не может. А Дмитриев такое важное события в жизни дочери не пропустит. Он уже пропустил «Лебединое озеро», а еще забрал заявление и сделал вид, что его любимую дочурку никто не похищал. Вот им, мама, пусть и вертит, а я счастливую семейку на пару с ними изображать не собираюсь.
— Мам, я хочу жить отдельно.
— Это не обсуждается, Кость. Сейчас ты живешь с нами.
— Это не мой дом, а Дмитриев не станет мне отцом, как бы ни старался. Так какой в этом смысл?
— Костя, сейчас так. После зимы посмотрим.
Все так боятся зимы и возможных мер, будто других опасностей больше не существует.
— Да перестань ты карантина бояться, мам. Прекрасно справлюсь сам в случае чего. Еду готовить я умею, одежду в стирку закину.
— Костя, мне будет спокойнее, если ты будешь рядом. Сейчас не самое лучшее время для переезда. Весной, Костя. Весной поговорим. А лучше приходи вечером, порадуемся вместе за Юлю.
Она справится и без меня.
А я рядом с ней слетаю с катушек. Но маме об этом знать не обязательно, и особенно Дмитриеву.
Разговор заканчивается ничем, и я прячу телефон обратно в карман, прислонившись к стене. В коридорах универа в это время уже пусто. Дверь секретариата распахивается спустя мгновение, и Леночка кривит красный рот.
— Ты бы хоть тут не курил.
— А я и не курил. Пересчитала?
— Да, все в порядке. Точно чаю не попьешь, Гронский? — она играет ключом на пальце, и при желании я мог бы не только чаю попить.
Смотрю на ее раскрашенные губы и выпирающие из выреза груди. Смогу я у нее пересчитать каждый позвонок, когда она будет выгибаться под моими руками? Сомневаюсь.
Качаю головой.
— Надеюсь, проблем не будет.
— Что ты, раз обещала, сделаю. Капитан носа не подточит. Курсовая будет готова через неделю.
Благодарить ее не за чем, ведь я только что отвесил ей за эту работу прилично денег.
— Эй, Лен! Я тоже могу чая попить!
Лука тут как тут. Улыбается, а секретарша закатывает глаза и прячется за дверью.
— Ну почему это с тобой работает, а со мной нет? — скисает друг. — У меня никогда не было девушки старше меня. А у тебя?
— Бывало, — пожимаю плечами, сбегая по лестницам.
— Насколько старше?
— Я уточняю только, когда есть шанс, что ей сильно меньше.
— Да, блин, сейчас есть такие, что вообще возраст не различишь. Куда мы теперь? — спрашивает, когда садимся за руль.
У меня права отобрали, так что Лука теперь мой водитель. Гляжу на время. Мой объект уже привез детей домой после школы и сейчас как раз должен закончить ужин.
Называю адрес.
— Давно за тачкой следишь? — спрашивает Лука.
— Прилично.
— А какая у нее система защиты?
По дороге объясняю Луке, чем одна сигнализация отличается от другой, которую он никак не может изучить. Взломать систему безопасности несложно, если понимаешь, как она работает. Вот Лука не понимает. Каждый раз совершает одну и ту же ошибку, поэтому все его тачки всегда только с одной системой безопасности, к которой он уже нашел подход.
— Паркуйся, — показываю Луке.
Через полчаса Феррари выворачивает из подземного гаража на дорогу и срывается с места. Лука тоже газует, но я останавливаю.
— Не спеши. Я знаю, куда он по вечерам ездит.
— Куда?
— Ночной клуб «Пламя», знаешь?
— Ага. Надо, кстати, сходить, пока не закрыли.
— Сходи, — отзываюсь, пока курю в окно. — Рядом с мажорами, что там тусят, тебе на пятьдесят грамм виски только бабла и хватит.
— Ну блин! Я не поднимаю за гонку столько, как ты.
— Учись, Лука. Только и всего.
Когда мы подъезжаем, возле «Пламени» Феррари еще нет. Лука паркуется, а я тянусь к новой сигарете. Делаю глубокий вдох и давлюсь горячим дымом.
— Что такое? Приехал? — суетится Лука.
Но здесь не владелец Ферарри, здесь чертов Розенберг на Лексусе.
Из машины с визгом выпрыгивают девочки. По тому, как легко они прыгают на каблучищах, сразу понимаю, что Яков привез балетных лебедей.
Три, четыре… На пятой мое сердце камнем обрушивается в желудок.
Дым щиплет глаза, пока я вглядываюсь в бесконечно длинные ноги, невероятно короткое платье и собранные, как обычно, на затылке в небрежный пучок волосы. Юля совсем без верхней одежды, и это поразительная беспечность. Они с девчонками быстро перебегают дорогу и ныряют в клуб, пока Розенберг паркуется. После он выходит из машины, но не идет в клуб.
Балерун заскакивает в ближайшую аптеку.
А у меня дым сейчас из ушей повалит.
Большие планы на вечер, Розенберг? Нашел куда пристроить свой обрезанный гульфик? После реакции Юли, понимаю, что она скорей всего еще не была ни разу и ни с кем.
И что, если сегодня Розенберг станет ее первым?
Вижу, как Розенберг выбрасывает в ближайшую мусорку упаковку от презервативов и распихивает те по карманам. Но в клуб все равно не идет. Топчется с телефоном на тротуаре и меньше чем через пять минут возле него паркуется бус с надписью «Цветы от всего сердца».
Курьер передает Розенбергу корзину роз.
Сегодня у Юли было прослушивание и, похоже, завершилось с успехом. Я в ней ни минуты не сомневался.
— О! Вон там твоя Феррари, — кивает Лука. — Это кто-о-о-о? — выпучивает глаза Лукьянюк. — Это Бестужев-младший, что ли? Так это его тачка, Кай?!
— Ну да, и что?
— Как что?! Не мог тебе Маяк эту тачку для второго тура дать!
Лука попал в точку. Маяк дал среднюю тачку, на которой участвовать я смогу, но вот к первым вряд ли приеду. А меня это не устраивает.
— Что ты делать-то будешь, Кай? За произвол Маяк тебя сам потом ментам сдаст!
— Я просто еще раз выиграю. И тогда не сдаст.
— Зачем тебе это все, Кай? — испуганно шепчет Лука и чуть не ныряет под руль, когда Марк Бестужев проходит совсем близко от нашей машины. Как будто сын когда-то влиятельного политика просто взглянет в нашу сторону и сразу определит, что мы замышляем. — Зачем играть с судьбой? Повезло ведь недавно, целым ушел, а сейчас? Думаешь, так же подфартит? Или думаешь, Дмитриев тебя каждый раз теперь будет вытаскивать, как родного?
