— Ишь, деловой какой стал. Маяк сам тебя найдет, Кости-и-и-ик.
Лука снова пренебрежительно растягивает мое имя тонким голосом.
А потом, не прощаясь, разворачивается, забирается на мусорный контейнер и перемахивает через ограждение на другую сторону.
А мне ничего не остается, как вернуться обратно.
Поднимаюсь на лифте и захожу в квартиру. Юля выплывает из кухни с долькой огурца, хрустит и целует меня мельком в щеку. Она румяная, пышет жаром, потому что первые утренние тренировки у нее закончились, и огурец в руке — это ее обед.
Хорошая, спокойная, чужая жизнь прихлопывает меня, как муху газетой, размазывая по этому полу, на который капают грязные капли растопленного снега с моей обуви.
— Я же говорила, что ты гуляешь! — улыбается балеринка. — Никто так долго мусор не выбрасывает! Ну что, у меня перерыв. Будем авокадо сажать? Ты обещал! Сейчас вернусь!
Она убегает обратно к себе, а я на мгновение крепко закрываю глаза, надеясь, что открою их и проснусь, и встреча с Лукой окажется кошмаром. Но нет. Я не сплю.
Иду на кухню, где на блюдце дожидаются три косточки авокадо. Юля, когда я предложил ей посадить косточку, где-то вычитала о том, что, если высадить сразу три, то ростки можно переплетать между собой, чтобы росло дерево-косичка. Поэтому сажать авокадо, которому потом будет одиноко, отказалась.
Обещал дарить ей цветы, но других цветов, которые я обещал ей дарить, кроме этих еще не пророщенных косточек у меня нет.
И даже денег на них нет.
Не говоря уже о том, чтобы вернуть долг Маяку.
Зарплату Бестужев забирал себе в часть моего долга за штраф, который он выплатил, а теперь я остался даже без работы.
Это тупик.
На кухне коробки с пиццами, которые в обед заказывал Платон. Вспоминаю, тощего Луку
Замираю от спазма в груди.
А потом хватаю нетронутую пиццу, палку колбасы из холодильника, батон хлеба и пару консервов, заодно выливаю полный горячий заварочный чайник в термос.
— Я забыл еще пакет выбросить! — кричу Юле, обуваясь.
Только бы не выбежала, только бы не увидела. Я же не объясню этот порыв никак.
— Это уже наглость! Ты злоупотребляешь режимом прогулок! — весело кричит она, слышны голоса в динамиках, значит, урок еще идет.
— Завтра будешь гулять ты!
На самом деле нет. Даже завтра я придумаю что-то такое, чтобы тебя не выпустили из дома, Юль. Живи в своем мире, где правят танцы, где красивые костюмы и единственная драма — разворачивается на сцене. Живи, как можно дольше.
В последний момент хватаю даже свою вторую куртку с вешалки и шапку с перчатками. Едва держу все это в руках, но вытаскиваю на улицу. Иду к мусорке, а потом снова к трассе. Стою. Жду.
Заслышав шаги, оборачиваюсь первым.
— Держи.
— Подкупить меня решил? — хмурится Лука. — Шмотками с барского плеча делишься?
— Заткнись, ради бога. Не хочешь носить сам, отдай другим. А еду съешь. Здесь чай. Я до завтра больше никуда не выйду, можешь уйти, спрятаться где-то и погреться.
Лука чешет синяк на скуле, потом чихает. Не успевает прикрыть рот.
— Ты не бойся, — вытирает он нос запястьем. — Не заразный. Просто в носу засвербило. А то аж побелел, малахольный. Еду оставь. Шмотки забери.
— У тебя куртка, в которой летом замерзнуть можно. А не надо, так выброси, мне дела до этого нет.
Сгружаю еду на протоптанную дорожку возле ограждения. Лука жадно смотрит на колбасу и пиццу, но виду, конечно, старается не подавать.
— Термос можешь не возвращать.
— Только не думай, что после этого я снова буду считать тебя своим другом, Кости-и-ик. Я с мажорами не дружу.
Киваю, а потом ухожу, как можно быстрее, чтобы еда не успела остыть на морозе, и Лука мог съесть ее еще горячей, когда я исчезну.
Глава 15
Я ставлю миску с салатом на стол и поворачиваюсь к отцу.
— Зачем вы его вообще пригласили, если на дворе карантин?
— Юля, у нас тут проходный двор и без твоего Розенберга, — отвечает отец, не поднимая глаз от газеты. — И потом в этом году Яков остался в России один. Раньше он ездил к матери и Лее в Тель-Авив, а когда они жили в Питере, то приходил к нам на каждый новый год. Розенберг уже как член семьи!
— Вот пусть и держит свой член подальше, — ворчит Кай себе под нос так тихо, что это слышу только я и не могу сдержать улыбки.
— А как вы с ним познакомились? — говорит Оксана, пропуская мимо ушей колкую фразу о «проходном дворе».
Она многое ему прощает, хотя отец несправедлив со своими претензиями. Кроме того мастера, которого Оксана вызвала на дом, больше к нам никто не приходит. Разве что доставка из ресторанов.
Я слышала ту громкую фразу, которую в сердцах выкрикнула Оксана. О том, что ей приходится соревноваться с моей погибшей матерью. Я всегда знала, что мой отец очень любил ее, но разве возможно сохранить чувства через восемнадцать лет к той, что уже давно нет рядом? У моего отца были женщины, чего стоит та женщина в спа, с которой мы с Леей его застукали в Израиле. Но Оксана стала первая и единственная, с кем он решился создать семью. Разве это ничего не значит?
Кай не стал поддерживать эту тему, когда я попыталась обсудить ее с ним. Он был погружен в свои мысли, но возможно, он просто не хотел обострять ситуацию и позволять отношениям наших родителей вмешиваться в наши.
Дни идут своим чередом. Мои репетиции продлили вплоть до вчерашнего дня, тридцатого декабря, и сегодня я впервые не тренировалась. Нам дали несколько дней каникул, до третьего января. А после Рождества будет решать вопрос об отмене или продления карантинных мер. Отец говорит, что скорей всего их смягчат.
— Мы с Яковом познакомились на балетных курсах, когда нам было пять, — отвечаю.
— Ого. Так он твой друг детства? Костя вот никогда не мог завести крепких отношений с друзьями.
— У меня есть друзья, мама, — аккуратно отвечает Кай.
— Ага, конечно. Видела я этот сброд. С такими опасно оставаться наедине. Непонятно, они тебя прирежут или обкрадут.
— Спокойно, Оксана. Костя все понял и больше не общается с такими людьми, верно?
Кай поднимает глаза на моего отца и кивает.
А разговор за столом снова возвращается к Розенбергу, который новогоднюю ночь проведет у нас в гостях, хотя у него уж точно был выбор, где провести праздник. Да, жаль, что он не смог отправиться в Израиль, но зачем ко мне-то? Только праздник портить. Я бы провела его вдвоем с Каем, заперевшись желательно сразу после полуночи в его спальне. А тут Розенберг, здрасти, не ждали.
