— А вы какими судьбами? — с интересом спрашивает отец. — Опять натворил что?
— Да просто пару вопросов появилось к Константину, — как-то деликатно говорит Морозов. — Накрыли давеча главаря банды, которая вам угрожала. И хотел уточнить у Константина некоторые факты, а то поверить было сложно. Никто не ожидал, что такой скандал будет.
— В тихом омуте, — кивает отец. — Рад слышать, что Костя не причем.
— Еще я зашел спросить, не хочет ли он на вас заявление написать из-за побоев, но Константин отказывается. Все-таки нехорошо это, когда такой уважаемый человек, как вы, вот так, средь бела дня, у всех на глазах…
— Вот только не надо показательную порку устраивать. У вас дети есть, капитан Морозов? — спрашивает отец.
— Есть, две девочки. Но я бы никогда…
— Вот, когда они вас дедушкой сделают, тогда и поговорим.
Тихо ойкает моя бабушка, и манит к себе пальцем. Выскальзываю из-за спины отца и бережно обнимаю ее. В больничном халате, с распущенными седыми волосами, она кажется мне хрупкой, как статуэтка из папье-маше.
Чувствую, что Костя, который еще не проронил ни слова, смотрит на меня, но сама ни сказать, ни посмотреть на него не могу. Мы пришли к нему, но я почему-то делаю вид, что его здесь даже нет.
— Юляша, Юляша, ох, неужели я дожила? Всегда думала, что ты уж точно тянуть с этим будешь, а вот оно как вышло. Порох! В кого ж ты уродилась такой?
Сижу рядом с ней на другом стуле, а она гладит меня по плечам, и я рада, что мне даже ничего не надо говорить. Наверное, за меня это уже сделал отец. К бабушке он ездил еще вчера, сразу как помог Оксане перевезти вещи к себе.
Когда отец вернулся, я узнала, что у Оксаны была задержка. И она была уверена, что беременна. Но УЗИ ничего не показало. Доктор посоветовала сдать кровь на ХГЧ, и результат был неутешителен.
Мой отец снова стал холостяком.
Он, конечно, держался, но я видела, как подолгу он теперь стоял на кухне, глядя в одну точку, погруженный в свои мысли.
Наконец, капитан откланивается и уходит.
Папа откашливается, проходит в палату и замирает возле койки.
— Ну что, Константин, зубы-то все на месте остались?
— На месте, — тихо отвечает Костя.
Я бы на его месте вся сжалась от такого тона. А он даже отвечает папе весело.
— Даже жаль, что на месте, — тянет отец. — А то я заметил, что у тебя клык верхний кривоват. Могли бы новый сделать. Розенберг на днях как раз хорошие коронки советовал.
— Яков оскорбил вашу дочь, Платон. И получил по заслугам. Если бы все повторилось, я поступил бы точно также.
— А как насчет тебя? Тоже по заслугам получил?
— А я разве попросил капитана Мороза побои снять? — парирует Костя. — Мне ничего не стоило любой ваш удар блокировать… Ну вы не боксер, Платон. Так… Чисто весом взяли.
— Ты прекрати-то так широко улыбаться, Костя. Мы еще не все выяснили. А после нового года сбежал ты куда? Мать говорила, что к девушке.
— Я лгал. Ни к какой девушке я не ездил. Нет у меня девушки. Кроме вашей дочери.
— Не торопись, до этого мы еще не дойдем. Где же ты был?
— У друга. Не мог я больше обманывать вас с матерью. Юля хотела вам правду о нас сказать, а я ее отговаривал. Но потом понял, что вы никогда меня не примете, Платон, и решил уйти. Думал, может, это все не по-настоящему. Может, пройдет.
— И как? Прошло?
— Нет. И никогда не пройдет.
— Друг, конечно, подтвердит, что ты у него жил? Он же хороший друг, да?
— Вам бы в следственный отдел, Платон. Спросите Морозова в следующий раз о вакансии.
— А что будет следующий раз? Часто к нам полиция будет наведываться, Костя?
— Тихо, — шепчет бабушка, хватая меня за плечо. — Не вмешивайся. Дай я сыном полюбуюсь.
— Больше не будет, — твердо отвечает Костя.
— Вот как? А дальше ты что думаешь делать?
— Сначала мне вашу дочь кое о чем спросить надо.
— О чем же, интересно? — даже по голосу отца чувствую, как он вздергивает брови. — Твой ли это ребенок?
— Папа! — ахаю я.
— Тут ты уже перегнул, Платон, — цокает языком бабушка. — Ой, что-то сердце прихватило. Никаких сил на вас не хватит. Так, сыночек, проведи-ка меня до моего отделения. Пора пить лекарство.
— Я вообще-то занят, мама!
— Ты уже спросил все, что хотел, и даже больше. Посмотри на этого парня, Платон. У него на лице все чувства были написаны еще с нашего первого знакомства, не понимаю, как этого можно было не замечать столько времени. Так что, если кто и виноват, то только ты.
— Я-то в чем виноват?
— Запугал детей. Могли бы сразу признаться, а так тянули до последнего. Все, Платон, идем. Пора тебе привыкать, что твой удел теперь чуть что в сторону отходить. Уж поверь, я знаю, что говорю…
Папа отворачивается от Кости, перехватывает бабушкину руку и смотрит на меня.
— Я до кардиологии и обратно. Хочешь пойти со мной?
— Ты и сам знаешь, что не хочет, — отвечает за меня бабушка. — Кость, рада была свидеться. Встретимся на ужине!
Хлопает дверь, и мы впервые остаемся одни.
Даже затылком чувствую на себе взгляд, когда мы остаемся одни. Я так сильно не нервничала, когда должна была опознать его среди других похожих парней, как сейчас.
Делаю глубокий вдох.
И оборачиваюсь.
Костя действительно улыбается. С синяком под глазом, рассеченной бровью, кровоподтеком на губе, треснувшим ребром, он лежит в палате и улыбается.
Кусаю губу, а он кивком манит меня ближе.
Делаю шаг. Два. Легкость, которую я утратила в эти дни, вдруг снова течет по мышцам. И ощущение, что я уже стала слонопотамом, вдруг проходит. Мне снова хочется танцевать, даже в палате, даже в больнице, хотя с самого первого теста, который показал две полоски, я ходила с опущенным в пол взглядом.
— Ты такая красивая, балеринка, — тянет он.
Хмурюсь. Очарование момента разбивается на сотни острых осколков.
— Не называй меня так. Я больше не балерина.
Костя распахивает глаза.
— Все нормально… Беременных балерин не бывает. Я сделала свой выбор. И не стану о нем жалеть.
Он вдруг, кряхтя и охая, приподнимается на своих подушках и садится.
— Юля… — мое имя дается сложно, как будто он произносит его впервые. — Прости меня за то, что я вот так ушел. Мне нет оправдания за ту боль, что я тебе причинил. И ты можешь мне не верить, но я больше никогда так не поступлю. Я всегда буду рядом. С тобой. И нашим…. Сыном.
