— Идем? — тихо спрашивает Костя.
— Еще минутку.
Отпускаю его и по запорошенной снегом тропинке иду прямо к дубу.
Касаюсь его шероховатой коры и мысленно обещаю ему, что вернусь.
Обязательно вернусь и стану лучшей версией самой себя.
Эпилог
— О боже, Костя!
Влетаю в спальню, и вижу балеринку на кровати. Пижамные шортики на ней темные и мокрые. Как и тонкая простыня, которой она укрывается, потому что во все остальное время ей жарко и теперь я могу с чистой совестью выкручивать кондиционер даже на восемнадцать градусов. Из-за беременности балеринка больше не мерзнет.
— Боже, у меня отошли воды! Что делать?
— Спокойствие. Главное сохранять спокойствие.
— Да какое спокойствие! Там же мосты уже развели, так? Да, посмотри на часы! Мы ни за что не доберемся до больницы вовремя!
Падаю перед ней на колени и обхватываю ее ладони своими.
— Юль, я довезу тебя быстро и вовремя, веришь? Юль, не нервничай.
— А если что-то уже не так? Почему так рано?
Она стремительно бледнеет. Страхи о том, что ее мама умерла во время родов, крепли с каждой неделей. И теперь достигли апогея.
— А папа? — шепчет Юля. — Его вообще еще нет в стране. А Лея? Она тоже не успела прилететь!
— Мы со всем справимся, слышишь? Я позвоню Платону, может, он поменяет дату вылета. А Лея все равно должна была прилететь позже. Но сначала давай я доставлю тебя в больницу. Помочь тебе одеться?
Действовать надо быстро. Сейчас у Юли тридцать шестая неделя, это чуть раньше, чем ей ставили предполагаемую дату родов. Но нашему сыну виднее, когда пора родится.
Юля рассеяно одевается. Я привычно помогаю. Живот очень большой, и даже гибкость на этот раз совершенно не помогает Юле справляться с простейшими бытовыми действиями. У нее никогда не было лишнего веса, и хотя сейчас она не набрала ничего сверху, эти плюс двенадцать килограмм утомляют ее сверх быстро. А еще очень пугают, хотя врачи в один голос уверяют, что все уйдет вместе с родами.
— Кость! — уже в машине испуганно смотрит на меня Юля. — А у тебя есть права?
— Мне их вернули, забыла? Все в порядке, не бойся. Давай я помогу тебе пристегнуться.
Да, права мне все-таки вернули. Хотя без связей Платона не обошлось, но даже не будь у меня прав, я бы все равно сел за руль и привез свою жену в больницу лично. И никак иначе.
Из-за мостов, дорожных работ, перекрытых улиц ехать приходится в дважды дольше обычного. Стараюсь не гнать, но стрелка ползет все выше. Особенно, когда Юля начинает корчиться от боли.
Я посмотрел все видео о родах, какие только мог, но из памяти до сих пор не выходит вечер, в который я застал Платона на кухне, одного с бокалом виски. Это был Юлин день рождение. Весь день он улыбался, поздравлял ее и приветствовал гостей.
И только вечером до меня дошло, каким тяжелым этот праздник был всю жизнь для самого Платона.
Я не хочу того же.
Нервозность одинаково наэлектризовывала и отца, и дочь. Оба думали об этом, но ни слова не произнесли за это время. Эта их боль и тайна, что роднила их. И чем ближе была дата родов, тем напряженнее было в доме.
А теперь еще и роды на две недели раньше.
— Ты позвонил папе? — выдыхает Юля после очередной схватки.
— Сначала приедем и позвоню.
— А-а-а-ай! Обязательно… Позвони… — стонет. — А если он не успеет?
— На роды он все равно не успеет, — стараюсь отвечать, как можно спокойнее. — Он в Америке, оттуда за три часа не прилететь.
А о том, куда он еще не успеет и что он еще не успеет сделать, я думать даже не могу. Ладони липнут к рулю, а на лбу проступает холодный пот.
Юля опять стискивает зубы и забывает дышать, как нас учили на курсах, переживая схватку.
Сколько времени прошло после следующей? Почему так быстро?!
Юля дышит часто-часто, над верхней губой проступают бисеринки пота. Снова кривится и задерживает дыхание. Я только успеваю выкручивать руль, но до больницы, в которой мы собирались рожать, еще слишком далеко. А все происходит слишком быстро!
— Кость, остановись.
Юлин голос вдруг звучит слишком ровно. Слишком без эмоционально. После ее стонов слышать такой голос еще страшнее, и по позвоночнику растекается липкое предчувствие необратимости.
— В каком смысле «остановись»? — я не слушаю ее.
Наоборот, вжимаю педаль газа, благо у нас главная. Я успею. Успею доставить ее к врачам, чтобы они позаботились о ней и не допустили того, что перечеркнуло жизнь Платону навечно.
Я не такой сильный, как он. Я этого просто не переживу.
— Я рожаю.
Я смотрю на нее опасно долго, отведя взгляд от дороги. Пустой дороги, но время утекает сквозь пальцы, а машина несется вперед, пока до меня доходит смысл двух простых слов.
— Остановись, — повторяет она.
Вижу, как расплывается пятно на ее юбке. Темное в свете фонарей, ее кровь на одежде сковывает меня ужасом. Пальцы перестают гнуться, и я едва сворачиваю к обочине, где достаю телефон и вызываю врачей.
— Где вы находитесь?
Понятия не имею. Кое-как определяю набережную, улицу, пока оббегаю машину и распахиваю дверь перед Юлей. Моя балеринка все-таки начинает дышать так, как учили на курсах. Она бледная, глаза расширены, а волосы уже прилипли ко лбу.
— Они сказали, что приедут.
— Они не успеют, — припечатывает она. — Тебе придется сделать это самому. Все будет слишком быстро… У моей мамы было также. Стремительные роды. Я читала.
Ни в одном жизненном сценарии я не готовился к такому. Все обучающие видео оказываются бесполезны теперь, ведь все они обрывались на фразе «а дальше о вас позаботятся врачи».
— Не волнуйся, Костя.
Мы вдруг поменялись ролями. Бледная, изнемогающая балеринка, вдруг успокаивает меня. Но это не я сейчас собираюсь совершить невозможное.
Она впивается в мою руку, когда ее выкручивает очередная схватка.
Мимо проносится какая-то машина, истошно нам сигналя. Юлины ноги широко расставлены, а я стою на коленях между ними. Что еще можно подумать, верно? Явно не то, что сейчас мне придется принимать роды у собственной жены.
— О боже… — выдыхает она. — Да что бы я еще раз позволила тебе подойти ко мне без защиты… Будешь две пары натягивать и резинкой основание перетягивать, понял?
— Как скажешь.
Я могу вообще с сексом завязать.
Только выживи.
Слышу спасительный визг сирены, но «Скорая» проносится по другой стороне набережной. Ближайший к нам мост… Конечно, же разведен.
