После ухода Саши я ещё некоторое время просидела за столом. Очнулась, когда входная дверь хлопнула ещё раз, а следом за ней и дверь кабинета.
Медленно встала, убрала уже остывшую еду в холодильник, перемыла всю посуду, а перед глазами так и стоял лёдяной мужской взгляд... Но на дне его глаз я разглядела кое-что ещё… Там притаилось что-то болезненное… какой-то надрыв… словно Саша действительно был задет за живое...
Однако, какая бы веская причина у него ни была так себя вести, ни я, ни Волчонок не заслужили такого поведения. И, тем не менее, я полностью согласна с услышанным однажды: «Люди никогда не меняются к лучшему через ненависть, осуждение или приговор. Мы меняемся к лучшему через прощение, любовь и веру». Поэтому... больше я не могла мучиться размышлениями.
Постояв несколько секунд перед кабинетом, уже занесла руку, чтобы постучать, как в последний момент передумала и, вместо этого, осторожно нажала на ручку.
Сердце от волнения колотилось так, что казалось, его стук разносится по всей квартире. Я жутко боялась услышать от Саши что-то неприятное. Отчего не смогу уснуть сегодня ночью.
Дверь оказалась незапертой и легко открылась. Вздохнув, уверенно шагнула внутрь и вмиг задохнулась сигаретным дымом. Захотелось резко развернуться и выйти, вдохнуть свежего воздуха. Но я заставила себя сделать ещё один шаг вперёд и остановилась. Дверь за моей спиной захлопнулась, будто отрезая нас от остального мира.
Саша сидел, откинувшись на кресло, закрыв глаза и держа в отведённой руке дымящуюся сигару. Уверена, он слышал, как я вошла, но никак не отреагировал.
Пересекла кабинет и, подойдя к мужчине, присела на край письменного стола. Он даже не повернул головы.
– Саш, Волчонок… Он так старался тебя порадовать… Нас порадовать… То, что ты сделал – это… очень обидно для него… Что не так с пирогом? Почему ты его выбросил? – на мгновение задумалась и добавила, – Или дело не в пироге, а во мне? Ты говорил, что квартира в моём распоряжении, и я позволила себе похозяйничать на кухне. Утром ты был не против. Что изменилось? А может у тебя аллергия… не знаю… на ванилин… корицу? Саш, объясни, я, правда, не понимаю…
Тишина. Саша затянулся и выдохнул облако табачного дыма, позволяя тому окутать его лицо. После чего приоткрыл глаза и, склонившись к столу, небрежно выбросил сигару в пепельницу.
Пауза затягивалась. От его ленивого равнодушия стало больно и холодно.
– Хорошо, Александр Сергеевич, я вас поняла, – поджала губы.
Ухватилась руками за столешницу и оттолкнулась. Но встать мне не дали. Сильные руки легли мне на талию, и одним резким движением Саша придвинул меня к себе, усаживая на стол. Я оказалась прямо напротив серьёзного мужчины. Глаза в глаза.
Он подъехал на кресле чуть ближе, и… опустил голову мне на колени, обнимая ноги и ощутимо стискивая руками мои бёдра.
От неожиданности я растерялась, замерла, не дыша. Это было так интимно. Близко. Невольно почувствовала прилив тепла.
– Ты решил использовать мой запрещённый приём? – прошептала, положив ладонь на голову Саше.
– Ты здесь не при чём, – проигнорировал он мой вопрос, – Всё здесь, – поднял руку, указывая на свою голову.
– Объясни, – ласково погладила затылок, погружая пальцы в его волосы.
Глава 16. Александр
Что за девчонка? Твою мать. Вместо того чтобы не трогать. Дать мне время побыть одному. Остыть. Прийти в себя. Она захотела поговорить и разобраться. Понять истинные мотивы моего поступка.
Никогда. Никогда человек, не испытавший это на собственной шкуре, не сможет прочувствовать и сотой доли той невыносимой, мучительной агонии. Когда горишь. Корчишься. Хрипишь. От чувства вины. От ощущения необратимости смерти любимой женщины. Но понимаешь… уже ничего не исправить. Не повернуть вспять. Не отменить те роковые, убийственные минуты. Не заставить сердце Рины биться вновь. Никогда…
– Хорошо, Александр Сергеевич, я вас поняла, – обиженно.
Бл.дь.
Подтянул Асю к себе и, уткнувшись головой в её колени, с силой сжал девичьи бёдра. Малышка…
– Ты здесь не при чём. Всё здесь, – поднял руку, указывая на свою голову.
– Объясни, – прошептала.
Со временем боль и тоска утихли. Притупились и ушли за край моего сознания. Однако не исчезли совсем. И хоть воспоминания о Рине уже перестали оставлять новые рубцы, тем не менее, вскрывать старые, от той глубокой уродливой раны, – это жестоко.
Но я рассказал. Потому что, несмотря ни на что хотел. Хотел, чтобы именно эта девчонка меня поняла.
Рассказал, как к тридцати годам мы, с моим единственным другом Владиславом Ломовым, стали состоятельными людьми. Как шли к этой вершине, нередко решая вопросы, рискуя жизнью. Как благодаря одному из таких случаев, я и познакомился с медсестрой Мариной, которая выхаживала меня после очередного ранения, а спустя три месяца мы поженились. И как наша с Владом опасная игра привела к фатальным последствиям…
– Сашуль, пока пирог тёплый. Остынет – жалко. А потом за мандаринами, – уговаривала меня Рина.
– Да, Саш, в магазин можно и попозже съездить, – вторила ей Жанна – невеста Влада.
И я согласился… Попили чай, набивая животы этим грёбаным, так «вовремя» подоспевшим, пирогом. Моим. Любимым. Пирогом. С яблоками и корицей.
Прошёл час, два… И мы забылись. Жанна с Риной суетились на кухне, а мы – я, Влад и сын, вешали гирлянды, устанавливали стол…
И вот все приготовления закончились. Мы надели заранее заказанные, похожие свитера с оленями. Пахло Новым годом: живой елью, оливье…Но чего-то не хватало…
И сын вспомнил:
– Пап, а где мандалины?
Ударил себя по лбу.
– Времени – половина двенадцатого, успею! Без меня не начинайте! – крикнул с порога.
– Ой, Сашуль, погоди, – выкрикнула Рина и через мгновение выбежала мне навстречу, протягивая свёрток, – Поднимись, пожалуйста, к маме. Отдай пирог.
Наш недавно приобретенный дом располагался в посёлке Шамони, находящемся в двадцати километрах от Красноярска. И мы были одними из первых счастливчиков, успевших заселиться до Нового года. Многие дома ещё пустовали, и, разумеется, никакой инфраструктуры не было. За продуктами ездили в один из супермаркетов неподалёку. Он занимал почти весь первый этаж высотки, в которой и жила мать Рины.
Десять минут, и я в магазине. Ещё пять, и автоматические двери разъехались, выпуская меня с пакетом цитрусов на улицу. И вот я уже поднимался на лифте… Даже не предполагая, что в то же самое время в наш дом ворвались трое наёмников.
Отдал свёрток, спустился и, торопливо сев в машину, направился домой. Ещё не зная, что я направлялся к мёртвой жене и до смерти напуганному сыну.
