Скорость и масштаб развития электронных сетей также меняют рефлексивный характер финансового рынка при помощи пока что не совсем понятных нам методов. Финансовые рынки, которые устанавливают цены, объединяя мнения миллионов людей, подвержены алгоритмически усиленным ошибкам или манипуляциям, которые приводят к катастрофическим последствиям. В «черный четверг» 2010 года, во время знаменитого обвала рынка, алгоритмы торговли, среагировав на манипуляции, произведенные трейдером-мошенником, снизили индекс Dow Jones на 1000 пунктов (это почти триллион долларов рыночной стоимости) всего за тридцать шесть минут, восстановив 600 из этих пунктов всего несколько минут спустя.
«Черный четверг» подчеркивает роль, которую играет скорость компьютерных сетей в усилении последствий дезинформации или неправильных решений. Когда-то информация о цене товаров из Китая доходила со скоростью трехмачтовых парусников, затем – со скоростью телеграмм. Теперь торговцы электронной биржи и торговцы сырьевыми товарами располагаются ближе к точкам входа в интернет-сеть (конечным точкам высокоскоростных сетей), чтобы получить преимущество в микросекундах. И эта жажда скорости оставила трейдеров-людей далеко позади. Более 50 % всех торгов на фондовом рынке сейчас производится программами, а не трейдерами-людьми.
Без помощи технологий люди находятся в невероятно невыгодном положении. Майкл Льюис, автор «Flash Boys», книги о высокочастотной торговле, так описал это неравенство в интервью Терри Гросс, ведущей ток-шоу Fresh Air на радио NPR: «Если я узнаю об изменении цен раньше всех остальных, если я узнаю, что цена акций вырастет до того, как об этом узнаете вы, я могу этим воспользоваться… Это немного похоже на то, как знать результат скачек до того, как они начнутся… Для высокочастотного трейдера преимущество во времени очень невелико, это буквально миллисекунда. Требуется 100 миллисекунд, чтобы моргнуть, так что это часть мгновения ока, но для компьютера этого времени достаточно».
Льюис отметил, что использование высоких технологий делит рынок на два лагеря, жертв и хищников: людей, которые на самом деле хотят инвестировать в компании, и людей, которые поняли, как использовать свое преимущество в скорости, чтобы опередить всех, купить акции до того, как обычные трейдеры доберутся до них, и перепродать их по более высокой цене. Они, по сути, являются паразитами, не приносящими никакой пользы рынку, а только извлекающими выгоду для себя. «Фондовый рынок сфальсифицирован, – признал Льюис. – Он сфальсифицирован в интересах нескольких инсайдеров. Он сфальсифицирован… чтобы максимизировать выручку для Уолл-стрит, банков, бирж и высокочастотных трейдеров за счет обычных инвесторов».
Когда Брэд Кацуяма, один из героев книги Льюиса, попытался создать новую биржу, «где у каждого доллара равные шансы», лишив скоростных трейдеров преимуществ, автор отметил, что «банки и брокеры [которым] тоже выплачивается часть того, что получают высокочастотные трейдеры от исполнения заявок инвесторов… не хотят размещать свои заявки на этой бирже справедливого обмена, потому что там денег меньше». Деривативы, изначально созданные, чтобы страховать от рисков, вместо этого стали способствовать их росту. ОДО (обеспеченные долговые обязательства), которые Уолл-стрит продал ничего не подозревающим клиентам в годы, предшествующие кризису 2008 года, можно было создать только при помощи машин. В своем выступлении в 2009 году Джон Тейн, бывший генеральный директор Нью-Йоркской фондовой биржи, в настоящее время занимающий пост генерального директора банка Merrill Lynch, признал это: «Чтобы правильно сформировать один транш одного ОДО, одному из самых быстрых компьютеров Соединенных Штатов требуется около трех часов. Нет никаких шансов, что хоть кто-то понимает, что он делает с этими ценными бумагами. Создание вещей, которые вы не понимаете, это очень нехорошая идея, и не важно, кому она принадлежит».
Иными словами, как высокоскоростная торговля, так и сложные деривативы уводят финансовые рынки от человеческого контроля и понимания. Но это еще не все. Они разорвали свою связь с экономикой реальных товаров и услуг. Как отметил Билл Джейнвей, взрыв в 2008 году того, что он называет «суперпузырем», «разрушил представление о том, что финансовые рынки всегда эффективны и что они будут надежно генерировать цены на финансовые активы, которые связаны со стоимостью физических активов, являющихся неотъемлемой частью нефинансовой, так называемой реальной экономики».
Огромные объемы капиталовложений в финансовую систему, которые привели к кризису 2008 года, способствовали росту «теневой банковской деятельности», которая использовала этот капитал для предоставления кредитов, стоимость которых значительно превосходит основные реальные активы, кредитов, обеспеченных низкокачественными облигациями на базе все более рискованных ипотечных кредитов. Финансовый капитализм превратился в рынок воображаемых активов, ставших правдоподобными только благодаря аналогу фальшивых новостей от Уолл-стрит.
Структура системы предопределяет результаты ее работы
Однако высокочастотная торговля, сложные производные финансовые инструменты, такие как ОДО, и теневая банковская деятельность являются лишь верхушкой айсберга. Рынки приобретают все больше и больше технических характеристик и становятся все менее дружелюбными по отношению к людям, которым, как предполагалось изначально, они должны были служить. Тот факт, что мы создаем финансовые продукты, которые никто не понимает, на самом деле является отражением фундаментальной структуры современной финансовой системы. Какова функция приспособленности модели, лежащая в основе ее алгоритмов, и какими необъективными данными мы ее насыщаем?
Подобно персонажам фильмов про Терминатора, прежде чем мы сможем остановить «Скайнет», глобальный ИИ, стремящийся поработить человечество, мы должны вернуться в прошлое, чтобы попытаться понять, как это произошло.
По словам политического экономиста Марка Блита, пишущего для журнала Foreign Affairs, после Второй мировой войны государственные директивные органы решили, что «стабильная массовая безработица является угрозой для существования капитализма». Таким образом, ведущей «функцией приспособленности» для западных стран стала полная занятость.
Блит отмечает, что какое-то время это работало хорошо, но в конечном итоге привело к тому, что называется «инфляцией издержек». Ситуацию, когда все трудоустроены, нет препятствий для перехода с одной работы на другую и единственный способ удержать работников – это платить им больше, работодатели непременно компенсировали для себя путем повышения цен, что привело к развитию непрерывной спирали из более высокой заработной платы и более высоких цен. Как отмечает Блит, каждое вмешательство подчиняется закону Гудхарта: «попытка контролировать экономическую переменную может исказить эту переменную настолько, что сделает контроль неэффективным».
Вместе с отказом от Бреттон-Вудской системы, золотовалютного стандарта, привязанного к доллару США, стремление к полной занятости привело к резкому росту инфляции. Инфляция хороша для должников – она делает товары, такие как жилье, намного дешевле, потому что вы возвращаете фиксированную сумму долга в долларах, расплачиваясь в будущем долларами, ценность которых намного меньше. Тем временем у вас больше этих долларов, так как ваша зарплата продолжает расти. Но обычные товары стоят дороже, это означает, что как работник вы должны продолжать требовать более высокую заработную плату. Но инфляция очень плоха для владельцев капитала, поскольку она уменьшает его ценность.
