Правительство – или, точнее, его отсутствие – активно способствует обострению проблемы. Экономисты Джордж Акерлоф и Пол Ромер в своей статье 1994 года «Хищение: экономическое преступление – банкротство ради прибыли» определили связь между должностными преступлениями и политической властью. «Банкротство ради прибыли будет иметь место, пока плохой бухгалтерский учет, слабое регулирование или мягкие наказания за злоупотребления властью будут давать владельцам стимул платить самим себе больше, чем стоят их фирмы, а затем не исполнять долговые обязательства, – пишут они. – Нормальная экономика максимизации экономической ценности заменяется экономикой шиворот-навыворот, с максимизацией текущей извлекаемой стоимости, что, как правило, ведет к тому, что чистая экономическая стоимость фирмы уходит в глубокий минус. Сегодня доллар в виде растущих дивидендов стоит доллар для владельцев фирм, но доллар в растущих будущих поступлениях фирмы не стоит ничего, потому что расхлебывать эту кашу придется кредиторам».
Это был план игры многих корпоративных рейдеров, которые уволили рабочих и лишили фирмы их активов, и даже провели их через процедуру банкротства, чтобы ликвидировать их пенсионные планы. Тот же принцип лежал в основе серии взлетов и падений в сфере недвижимости и финансов, которые уничтожили экономику, в то же время чрезвычайно обогатив крошечную группу экономических мародеров и случайных счастливчиков.
Это мир Бизарро
[9], работающий в противоположность тезису, что компании должны приносить больше выгоды, чем они сами получают. Вместо этого компании стремятся получить больше выгоды, чем они приносят.
Это трагедия большого количества людей. Это плохая идея, которая укоренилась в глобальном сознании и развивалась в течение десятилетий.
Альтернативный взгляд четко сформировался у меня в 2012 году, хотя я жил с ним всю свою жизнь, с тех пор как услышал речь известного инвестора Ника Ханауэра на конференции TED. Ник – капиталист-миллиардер, наследник небольшого семейного производства, которому посчастливилось стать первым «несемейным» инвестором компании Amazon и который позднее стал крупным инвестором aQuantive, рекламной компании, проданной Microsoft за 6 миллиардов долларов США. Для меня имело большое значение то, что сказал Ник. Как и в случае с открытым исходным кодом и Web 2.0, его речь стала еще одним кусочком пазла, который вписался в общую картину, помогая мне увидеть очертания того, что я впоследствии назвал «экономикой будущего».
Главный его аргумент был примерно таким: «Я успешный капиталист, но я устал слышать, что такие люди, как я, создают рабочие места. Есть только одна группа людей, которая создает рабочие места, и это клиенты. И мы так долго надували рабочих, внушая, что они больше не могут позволить себе быть нашими клиентами».
Высказав эту точку зрения, Ник повторил аргументы Питера Ф. Друкера, приведенные в его книге 1955 года «Практика менеджмента»: «Существует только одно правильное определение коммерческой цели: создать клиентскую базу… Именно клиент определяет, что такое бизнес. Только клиент, готовый платить за товары или услуги, превращает экономические ресурсы в благосостояние, вещи в товары… Клиент является основой бизнеса и поддерживает его существование».
С этой точки зрения бизнес существует для удовлетворения человеческих потребностей. Корпорации и прибыль – это средства достижения этого, а не самоцель. Свободная торговля, аутсорсинг и новые технологии – это инструменты не для снижения издержек и повышения цен на акции, а для увеличения богатства мира. Даже находясь в неблагоприятном положении из-за доминирования теории акционерной стоимости, мир стал лучше благодаря динамике капиталистической экономики. Но насколько лучше мы могли бы его сделать, если бы пошли по другому пути?
Я не думаю, что кто-то кроме мародеров считает, что зарабатывание денег для акционеров – это конечная цель экономической деятельности. Но многие экономисты и руководители корпораций ошибаются насчет той роли, которую играет подобная политика в достижении этой цели. У Милтона Фридмана, Меклинга, Дженсена и Джека Уэлча были благие намерения. Все они считали, что согласование интересов корпоративного управления с интересами акционеров действительно принесет наибольшую пользу как для общества, так и для бизнеса. Но они ошибались. Они руководствовались плохой картой. К 2009 году Уэлч изменил свою точку зрения, назвав гипотезу об акционерной стоимости «тупой идеей».
Но к тому времени Уэлч ушел в отставку с состоянием, близким к 900 миллионам долларов, большая часть которого была заработана благодаря опционам на акции. И этот механизм продолжает работать в большей степени, чем любой генеральный директор, в большей степени, чем любая компания. Писатель Дуглас Рашкофф поведал мне историю одного из генеральных директоров компании из списка Fortune 100, которая разрыдалась, рассказывая ему о том, как ее попытки внедрить социальную ценность в процесс принятия решений в ее компании быстро пресекли, сославшись на рынок.
Кто такой рынок? Это алгоритмические трейдеры, которые появляются и исчезают со скоростью в миллисекунды, превращая то, что когда-то было средствами для капиталовложений в реальный сектор экономики, в казино, где правила всегда на стороне казино. Это корпоративные рейдеры, такие как Карл Айкан (теперь сменивший имидж на «акционера-активиста»), которые покупают крупные пакеты акций и требуют, чтобы компании, которые хотели бы остаться независимыми, выставлялись на продажу, или чтобы компания, такая как Apple, отдала свои деньги им в карман вместо того, чтобы воспользоваться ими для снижения цен для клиентов или для повышения заработной платы работникам. Это также пенсионные фонды, отчаянно нуждающиеся в более высокой прибыли, чтобы выполнять данные ими обещания, и передающие свои деньги в управление профессиональным менеджерам, которые должны приложить все усилия, чтобы соответствовать потребностям рынка, иначе потеряют средства, которыми они управляют. Это венчурные капиталисты и предприниматели, не стесняющиеся идти на колоссальные нарушения, приносящие огромные состояния. Это каждый руководитель компании, принимающий решения, руководствуясь задачей увеличения курса акций, а не интересами клиентов.
Но эти примеры – только самые очевидные из системы рефлексивного коллективного разума, – системы гораздо крупнее, чем Google и Facebook, системы, которая больше всех нас в совокупности, которая предъявляет безжалостные требования, потому что в основе ее лежит главный алгоритм, который работает неправильно.
Вот что критики финансовой индустрии, такие как Рана Форухар, автор книги «Makers and Takers», имеют в виду, когда говорят, что экономика стала финансовой: «Единственная самая большая неисследованная причина долгосрочного снижения темпов роста заключается в том, что финансовая система перестала обслуживать реальную экономику и теперь служит в основном самой себе».
Дело не только в том, что в финансовой индустрии занято всего 4 % американцев, а получает она более 25 % всей корпоративной прибыли (что ниже рекордного уровня 2007 года, когда этот показатель составлял почти 40 %). Дело не только в том, что американцы, рожденные в 1980-х, с гораздо меньшей долей вероятности будут более обеспеченными, чем их родители, чем те, кто родился в 1940 году, или что 1 % населения теперь владеет почти половиной всего мирового богатства и что почти весь прирост доходов с 1980-х годов ушел в верхние слои населения, составляющие 1 %. Дело не только в том, что люди во всем мире выбирают популистских лидеров, убежденные в том, что современная элита настроила систему против них.
