Мы могли бы даже ввести налог на богатство, как предлагает Томас Пикетти. И если мы собираемся ввести налоги на углеродные выбросы вместо налогов на рабочую силу, то вместо того, чтобы начинать с замены подоходного налога углеродным, возможно, было бы лучше заменить налоги на социальное обеспечение, медицинское обслуживание и на безработицу налогами на углеродные выбросы. Эти изменения в правилах могут дорого обойтись некоторым владельцам капитала, но вполне способны принести пользу обществу в целом.
Это настолько же политические решения, насколько чисто экономические. И они необходимы. Экономическая политика формирует будущее не только для одного человека или одной компании, но и для всех нас. Но мы должны понимать, что в наших собственных интересах усовершенствовать правила, по которым мы сейчас играем. В своей статье о неравенстве доходов Джозеф Стиглиц напоминает, что Алексис де Токвиль, французский писатель, размышлявший в 1840-х годах об американской демократии, считал, что «собственные интересы правильно понимаются» как «главная часть особого гения американского общества».
«Последние слова были ключевыми, – пишет Стиглиц. – Каждый человек имеет собственные интересы: я сейчас же хочу то, что для меня хорошо! «Правильно понятые» собственные интересы – это другое. Это означает понимание того, что учитывать личные интересы всех остальных – другими словами, общее благосостояние – на самом деле является предпосылкой собственного максимального благосостояния. Токвиль не хотел сказать, что в этом взгляде было что-то благородное или идеалистическое, – на самом деле он хотел сказать обратное. Это был символ американского прагматизма. Эти хитрые американцы понимали простой факт: заботиться о ближнем хорошо не только для души – это хорошо для бизнеса».
На протяжении всей истории и на разных континентах экономика играла в игру, используя разные правила. Никто не может владеть землей. Вся земля принадлежит королям и аристократам. Имущество заповедно и не может быть продано владельцами или наследниками. Все имущество должно находиться в совместном пользовании. Собственность должна быть частной. Рабочие принадлежат королям и аристократам и должны поставляться по мере надобности. Человеческий труд принадлежит самому человеку. Женщины принадлежат мужчинам. Женщины являются независимыми экономическими субъектами. Дети – отличный источник дешевой рабочей силы. Использование детского труда является нарушением прав человека. Люди могут являться собственностью других людей. Ни один человек не может быть рабом другого.
Одни из этих правил мы оцениваем как признаки справедливого общества, другие – как варварские. Но ни одно из них не было неизбежным законом мироздания.
Вот одно из неудачных правил сегодняшней экономики: нужно при первой возможности избавляться от человеческого труда, как от расходов; это увеличит доходы предприятия и щедро вознаградит инвесторов; эти доходы просочатся вниз к остальным слоям общества.
Собраны доказательства. Это правило не работает. Пришло время переписать правила. Необходимо так играть в бизнес, как если люди что-то значат.
Глава 13. Суперденьги
Какова роль Кремниевой долины в том, что экономика пошла наперекосяк? Легко обвинить свойство технологий заменять человеческий труд в снижении заработной платы и росте имущественного неравенства. Но технологии используются для снижения издержек, а не для того, чтобы расширить человеческие возможности и достать до звезд, не потому, что этого хотят технологии, а потому, что это именно то, чего требуют правовая и финансовая системы, которые создали мы.
Несмотря на все разговоры о допускаемых нарушениях, Кремниевая долина тоже часто зажата в тисках этой системы. Для слишком многих предпринимателей главной функцией приспособленности являются не те изменения, которые они могли бы внести в мир, а «выход» – продажи или первичное размещение акций, которые принесут им и венчурным капиталистам, которые вложили в них средства, гигантскую кучу денег. Легко обвинять во всем «Уолл-стрит», не осознавая нашей собственной причастности к проблеме или к поиску способа взять ее под контроль.
Я всегда был уверен в том, что финансовые рынки были просто одним из действующих лиц всей рыночной экономики. Именно Билл Джейнвэй первым обозначил различия между финансовыми рынками и реальным рынком товаров и услуг. В своей книге «Doing Capitalism in the Innovation Economy» он писал: «Я пришел к выводу, что нужно рассматривать [историю инновационной экономики] как управляемую тремя наборами правил непрерывных, взаимосвязанных, взаимозависимых игр, в которые играют государство, рыночная экономика и финансовый капитализм».
Что имел в виду Билл, назвав финансовый капитализм отдельным игроком, эквивалентным по статусу правительству и рыночной экономике? Чем больше я об этом думаю, тем больше это помогает осмыслить мой личный опыт. В ведении своего бизнеса, который начался в 1983 году с основания частной компании, стартовый капитал которой состоял из 500 долларов, подержанной мебели и офисной техники (впрочем, сейчас ее годовой доход приближается к 200 миллионам долларов), я всегда руководствовался принципами реальной экономики товаров и услуг. Поскольку сначала мы были консалтинговой компанией, занимавшейся подготовкой технической документации, мы получали деньги, когда находили клиентов, желавших нанять нас для написания своих инструкций, и тратили много неоплачиваемых часов на поиск новых клиентов. Когда мы стали книжным издательством, мы воплотили свои экспертные знания о товарах и продавали их клиентам, которые хотели знать то, что знали мы. Мы развивали бизнес, предлагая больше товаров, находя больше клиентов и нанимая больше людей. После того как мы также стали заниматься проведением конференций, нам пришлось искать людей, готовых заплатить нам за участие или спонсорство. Кредит, когда мы могли его себе позволить, как правило, брался под залог дебиторской задолженности и материальных ценностей, привязывая развитие нашего бизнеса к принципам поиска и обслуживания новых платежеспособных клиентов. Необходимость искать людей, готовых платить вам за то, что вы создаете, освобождает от огромного количества иллюзий.
В начале моей карьеры венчурные капиталисты все еще финансировали предпринимателей в надежде, что те построят компании с реальными доходами и прибылью, но кажется, в годы, предшествовавшие «пузырю» доткомов, правила игры изменились. Предприниматели создавали не настоящие компании, а своего рода специализированные финансовые инструменты, не многим отличавшиеся от ОДО, что сбило с толку банковский сектор в период, предшествовавший финансовому кризису 2008 года. Я вижу практически ту же дезориентацию предпринимательской энергии в современном слишком бурном развитии Кремниевой долины.
Эти компании, часто продаваемые за миллиарды долларов, оцениваются не на основе совершенных ими продаж, прибыли или движения денежных средств, а на основе ожиданий того, какими они могут стать, продвигаемые, подобно фальшивым новостям на рынке внимания. Этот эффект играет ключевую роль в понимании гипнотической притягательности финансиализации.
Свое первое впечатление о мультипликативных возможностях финансовых рынков я получил, когда в 1995 году мы продали компанию GNN компании AOL за 15 миллионов долларов, а затем наблюдали, как цена акций раздувалась до 50 миллионов долларов, по мере того как продолжала расти стоимость компании AOL. (Наши акции стоили бы более 1 миллиарда долларов, если бы мы продолжали держать их до достижения пикового значения стоимости AOL.) Мы создали компанию GNN, реинвестируя прибыль от нашего издательского бизнеса, создавая захватывающее новое средство массовой информации, которое, как мы думали, в конечном итоге мы превратим в реальный бизнес. Когда мы продали GNN, мы получили больше, чем могли бы заработать за десять лет, продавая наши книги по той цене, по который мы продавали их в 1995 году.
