— Пойман с поличным. Только вот если вы из Нью-Йорка, то почему занимаетесь делом Лавелль? Тут своих детективов достаточно.
Джессика глотнула виски. Она предпочла промолчать.
— Вам разрешено здесь работать? — давил Холлидей. — Что говорит закон?
Джессика опустила стакан и холодно взглянула на журналиста:
— Хотите проверить мои документы? У меня есть лицензия на работу в штате Нью-Йорк. Если дело приводит меня в другой штат, я вправе продолжить расследование на нужном месте. Но должна заметить, что это не ваше дело.
Вообще-то она не имела никакого права работать над делом ни в Калифорнии, ни в других штатах, которые она посещала до этого, но в Нью-Йорке ей делать было абсолютно нечего. Пока она предоставляла своим клиентам то, чего они хотели, они даже не думали заикаться о бумагах и законах.
— Могу ли я в таком случае предположить, — продолжил Холлидей, — что ваш загадочный клиент в настоящий момент находится в Нью-Йорке?
— Что хотите, то и предполагайте.
— Вы только что сказали, что работаете в любом штате, если первоначальный заказ поступает из Нью-Йорка.
— Я выразилась в общих чертах. Это не обязательно относится к текущему делу. Да, насчет этого есть законы; нет, я не всегда им подчиняюсь. Почему вы вообще ко мне прицепились?
— Просто уже давно слежу за этим делом, — ответил Холлидей, — если смогу в нем разобраться, думаю, мне грозит Пулитцер. Может быть, повезет и даже получится опубликовать книжку.
Мужчина шутливо улыбнулся, но Джессика поняла, что он не шутит.
— Желаю вам удачи, — сказала она, — но, если позволите, у меня своей работы достаточно.
Он кивнул в сторону ноутбука:
— В сети информации почти нет. Поверьте мне, я проверял. Есть кое-какие заметки, половина из которых написана мной самим, да парочка теорий на всяких форумах. Больше вы ничего не найдете.
Он наклонился вперед, и Джессика почувствовала, как хорошо от него пахнет: мыло, пряный лосьон и виски.
— Вы говорили с копами?
— Еще нет.
— За расследование отвечал некий Билл Джеерсен. Несколько лет назад он ушел на пенсию. Остальные вас и на милю не подпустят к бумагам. Технически, кстати, дело все еще открыто, пусть им и не занимались, а вы не здешняя.
— Но я ведь могу их попросить.
— Откажут.
— Что насчет взятки? Или воровства.
Холлидей снова улыбнулся:
— Не нужно жертв. У меня есть знакомый в архиве.
Он похлопал по сумке.
— А еще я захватил копии всех документов.
— И вы мне это рассказываете, чтобы?..
— Подумал, вдруг вы захотите скооперироваться. Сможете опереться на мое плечо, а я на ваше.
— Не думаю, что степень нашего знакомства предполагает такой тесный физический контакт.
Холлидей рассмеялся:
— Я просто хотел сказать, что готов поделиться найденным. Если, конечно, вы сами поделитесь.
— Я только что приехала и еще ничего не нашла. По крайней мере, пока.
— Не скрытничайте. Мать Элеаноры Лавелль была пьянчужкой и окончательно перебрала, когда та была еще девочкой. Большую часть детства Элеанора провела в приюте. Сведений об остальных членах семьи нет.
— И?
— Ну и кто вам тогда платит за работу? Назовите мне имя того, кто вас сюда послал, и тогда я покажу вам бумаги.
Джессика покачала головой:
— Нет.
Журналист кивнул, как будто она ответила ровно так, как он и ожидал.
— Обдумайте это. Я остановился в шестом номере. Теперь вы знаете, где меня найти, если передумаете.
Он допил виски и исчез. Джессика осталась сидеть перед ноутбуком, не отводя взгляда от фото Элеаноры и Алисии Лавелль. От своего собственного лица.
6. Элеанора
2 октября 1992 года
Элеанора Лавелль засунула в щель пару двадцатипятицентовых монеток и аккуратно набрала номер с клочка бумаги, который она сжимала в левой руке. В ушах у нее шумело так, что гудки слышались словно сквозь толстый слой ваты. Она крепко держала трубку, выскальзывавшую у нее из потных ладоней. Гудки продолжались. Элеанора уже была готова повесить трубку, когда разлаялся щелчок. И после паузы:
— Алло?
— Это я, — ответила Элеанора.
Снова наступила тишина. Элеанора закрыла пальцем второе ухо, пытаясь не обращать внимание на уличный шум.
— Это Элеанора, — повторила она, — Элеанора Лавелль.
— Я знаю, кто это. Как ты нашла этот номер?
— Он был в списке.
— Ты с ума сошла вот так мне звонить? Сказано же было так не делать.
— От вас, ну, не было ничего слышно, — пролепетала Элеанора.
Голос у нее дрожал; пришлось дать самой себе моральный подзатыльник. Если она даст понять, что боится, хоть как-нибудь это проявит, все будет кончено. Она проиграет. Нельзя было этого допустить.
Ее взгляд упал на приклеенную на стенку будки листовку. На ней была изображена молодая большегрудая женщина в тесном красном лифчике и крошечных кружевных трусиках. Она сидела, раздвинув ноги и засунув палец в рот; выражение ее лица так и кричало: «Приди и возьми меня!» Это была реклама голливудского стриптиз-бара.
Элеанора отвернулась от листовки.
— Я не шучу, — сказала она в трубку, — у вас было полно времени. Я устала ждать.
— Было же сказано, я обо всем позабочусь.
— Когда? Время на исходе. Знаете же, что будет, если вы не успеете.
— Скоро.
— Как скоро?
— Скоро, — раздался второй решительный ответ, и в трубке послышались гудки.
— Черт!
Элеанора так яростно кинула трубку, что та соскользнула со своего места и вяло повисла на металлическом проводе. Ей пришлось еще раз аккуратно повесить ее на место, сделать глубокий вдох и открыть дверь будки.
Ее дочь терпеливо ждала снаружи, наблюдая, как владелец бакалейной лавки подметает тротуар перед входной дверью. Стояла ранняя осень, было еще тепло, и Элеанора почувствовала, как джинсы и свитер прилипают к вспотевшему телу. Улица была заполнена людьми. Она узнала парочку давних завсегдатаев бара, в котором когда-то работала. Они помахали ей руками, пришлось улыбнуться в ответ.
— Мамочка, ты ругалась, — широко раскрыв глаза, сказала Алисия. — По телефону. Я слышала.
— Я знаю, милая, прости. Мамочка немного разозлилась.
— Ты злишься?
Элеанора улыбнулась и присела на корточки, чтобы оказаться с дочерью лицом к лицу.
