– Простите, – пискнула она.
Покраснев, Люциан схватил новую рубашку и натянул ее.
– Прости, я счищал кровь.
– Нет, нет. Твой торс очень крепкий и… симметричный. Ты должен гордиться, – сказала она и поспешила высыпать цветы на его стол. Она начала давить несколько желтых цветов и несколько скрученных листьев; у нее руки дрожат? Закончив, она бросила травы в котелок с горячей водой, которую они попросили у послушника, и подготовила пустую чашку. Пока она была занята, торопливо говорила: – Это цветы витерианы, которая помогает при воспалении. Почки сами по себе безвредны, но толченный корень может оказывать снотворное действие. Хотя я уверена, что ты слишком большой, чтобы легко им тебя усыпить. Ха-ха. Листья – простая мелисса; они растут в изобилии, как мята. Я уверена, что это будет очень вкусно. Тебе понравится. – Эмилия быстро налила отвар и, наклонив голову, протянула ему дымящуюся чашку. Она делала все, что было в ее силах, чтобы не смотреть на него.
– Эм, спасибо. – Люциан взял у нее чашку. – Не присядешь? Веспир и я…
Эмилия покачала головой. Ее растрепанные рыжие волосы скрыли лицо. Он хотел убрать их и посмотреть на выражение ее лица.
– Извини, я забыла кое-что в своей комнате. – С этими словами она бросилась в темноту. Обменявшись недоуменным взглядом с Веспир, Люциан отставил чашку и посмотрел вслед убегающей девушке.
– Эмилия? – позвал он.
25
Эмилия
Эмилия не собиралась стоять у входа в ротонду и подслушивать их разговор. Она нашла дорогу назад в темноте, сжимая травы в руках, и с успокоенным хаосом в душе. Мне уже лучше, – подумала она, подходя к павильону Люциана. Но их вспыхивающие и гаснущие голоса остановили ее. Даже не то, о чем они говорили; просто звук.
Перешептывание людей ее возраста было таким же чуждым, как и язык, на котором говорили сегодня островитяне.
Эмилия была счастлива просто слушать это. Затем, когда она отодвинула занавеску, то оказалась лицом к лицу с Люцианом.
И с его четко очерченными грудными мышцами.
И с его брюшным прессом тоже.
И со всеми этими шрамами.
Это было словно получить холодной водой в лицо, сидя в роскошной ванне. Эмилия и представить себе не могла, какой урон может нанести бой живому человеческому телу.
Люциан сидел с этими отметинами на теле, пока Веспир рассказывала о своей любви к Антонии. Эмилия посмотрела на двух людей, которые видели такие вещи. Которые любили и сожалели. У Эмилии не было никаких отметин на теле или людей, которых она любила, кроме своей семьи.
Ее жизнь была пустой, чистейшая пустота.
Это осознание болью пронзило ее душу.
Боль разрывала ее мысли, когда она поспешила приготовить прокля́тый отвар и убежать обратно в темноту. Теперь она бежала по тропе, придерживая юбку, чтобы не споткнуться. Вскоре она подошла к краю острова, где волны бились о скалы внизу. Она села, свесив ноги. К ее удивлению и восторгу, скалы мерцали светло-голубым светом, четко выделяясь на фоне темной воды.
Биолюминесцентные водоросли.
Эта мысль сразу же притупила ее трепет. Каждая удивительная вещь в этом мире имела простое объяснение, которое смывало удивление. Эмилия могла объяснить все.
Головная боль усилилась, и она закрыла глаза.
Эта боль держала ее в плену целых пять лет. Она отвергала ее поцелуи и сражения. Если бы только у нее не было этой тьмы, ползающей внутри, разрастающейся в трещинах мозга, словно гриб. Если бы только она могла быть нормальной.
Во всем виноват дом хаоса.
Когда-то империя была разрозненным собранием отдельных дружественных королевств. Когда-то шесть домов правили этими королевствами: Орон, Сабель, Пентри, Тибр, Вольска… и Оретани.
Когда-то в мире существовали две школы магии: порядок и хаос. Порядочники поддерживали свой храм в Дельфосе с его гладкими белыми мраморными колоннами и ухоженными садами. Хаотики поселились в огромных хрустальных залах на краю бурного моря в Каталении, на дальних западных землях.
Землях, которые управлялись лордом Кассиусом Оретани.
Пока порядочники изучали, как соединить осколки стекла или как заморозить крыло бабочки, хаотики углублялись в пределы разрушения. Как добыть огонь из воздуха. Как расплавить плоть и кровь. Как уничтожить гору с помощью подмигивания или мысли.
Лорд Оретани пришел к убеждению, что хаос лучше порядка и что мир может извлечь выгоду из его кровавых учений. Он и его хаотичные магосы искали темное сердце хаоса и вернулись из своего путешествия… другими. Больше, чем людьми. Восхитительными, нестареющими, гениальными, страстными. Жестокими сверх всякой меры.
Дом хаоса, как называл его Оретани, вскоре поверил, что все должны присоединиться к славе хаоса.
Присоединиться или умереть.
Так началась война, война между хаосом и порядком, злом и добром. Война, в которой Великий Дракон, единственный дракон в истории, который мог говорить на человеческом языке, объединился с пятью домами, чтобы остановить Оретани. Как один, они отбросили хаос, ограничив Оретани и его последователей Каталенией. Там порядочники навсегда заморозили хаос, заключив монстров в стазисе, как насекомых в янтаре.
После этого изучение хаоса было запрещено. Хаотиков убивали на месте. Любой ребенок, проклятый прикосновением хаоса, изначально считался плохим.
Эмилия родилась злой, и ничто из того, что она предприняла, не могло этого изменить.
Она дышала и смотрела на волны. Хаос снова зудел под ее кожей.
И все же несмотря на то, что она родилась плохой, она хотела выбрать добро. Если она станет императрицей, то сможет вернуться к вендетте против хаотиков, попытаться найти способ исцелить их от их силы, а не убивать их.
Да. Это, по крайней мере, придаст смысл ее потраченной впустую жизни.
Она подавилась хаосом, почувствовав, как он клокочет у нее в животе.
Эмилия схватила камень и закрыла глаза. Выпусти его… пусть он разрушит камень… Тогда боль прекратится… на время.
Пока она ждала, ее мысли снова вернулись к Веспир и Люциану. К их беседам о любви и боли. И Эмилия, лишенная этого опыта, не могла не улыбнуться.
Хлоп.
На этот раз магия проявилась иначе. Меньше похожая на тошноту, от которой ей нужно избавиться, и больше похожая на вздох. Эмилия поняла, что все еще держит камень в руке. Он не взорвался. Подняв его, она раскрыла рот.
Камень преобразовался в сверкающий кристалл. Лунный свет скользил по граненой поверхности.
Преобразование. Не разрушение.
