Мы все это заметили.
– Если что-то не было доказано, это еще не значит, что это ложь. Эмилия с трудом сдержала улыбку. – Кроме того, в историях есть сила. Ты когда-нибудь слышала об императоре Тибериусе Пятом?
– Конечно.
– Как он умер?
– Он скончался во сне, после заслуженной победы и обильной трапезы. – Гиперия фыркнула. – Скучный факт.
– Нет, если верить «Тайной истории империи» Платоса. По его словам, император любил медовый и банановый пудинги. Он съел так много, что ему понадобилось сходить в уборную, он стянул халат и… – Эмилия с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться, ее живот свело судорогой от усилий. – Утром его нашли мертвым. Он так объелся, что у него случился сердечный приступ, когда он пытался облегчиться.
Гиперия выглядела так, словно ей дали пощечину.
– Это непристойно! Он был императором, помазанником самого Дракона!
– Так и было. – Эмилия уже не могла сдержать смех. – Но он также очень, очень любил пудинг.
К ее удивлению, у самой Гиперии задергались губы.
– Не смешно, – яростно сказала она. Вид Гиперии, которая так мужественно боролась с собой, чтобы не рассмеяться, заставил Эмилию смеяться еще громче, и вскоре ее заразительный смех сломил и Гиперию. Гиперия зажала рот ладонями, а Эмилия откинулась назад, чуть не опрокинув стул. Вытерев глаза, Гиперия простонала.
– Это ведь не совсем правда, так?
– Никто не знает наверняка. Но ты никогда больше не будешь думать о Тиберииусе Пятом как раньше, не так ли? – Эмилия пожала плечами. – Вот это сила.
– Ты сбиваешь с толку. – Гиперия вздохнула. – Из всех присутствующих я меньше всего понимаю тебя.
– То же самое. – Эмилия могла предугадать Гиперию, так же как она могла предугадать, как львица охотится на свою добычу. Но что пришло в голову животному? Эмилия никогда бы не догадалась.
– Но ты мне определенно нравишься больше всех. – Гиперия приняла эту пугающую неподвижность. – Ты бы сказала то же самое обо мне?
Эмилия была достаточно умна, чтобы не высказывать своего мнения, но недостаточно быстра, чтобы решить, что сказать вместо него.
– Я…
– Все в порядке. – Гиперия одарила ее оживленным кивком. – Я восхищаюсь твоей честностью. – Она казалась по-настоящему довольной.
Эмилия снова открыла книгу Эразмуса. Она нашла место, где остановилась, и уже собиралась перейти на следующую страницу, когда что-то привлекло ее внимание. Она нахмурилась и наклонилась ближе.
– Что? – пробормотала Гиперия.
– Эта пометка на полях. Это была личная копия императора. – Император подчеркнул отрывок о понятии «бесконечной жестокости». На полях он написал: Продолж. в томе 24.
Эмилия проверила корешок. Это был двадцать третий том сочинений Эразмуса. Зачем делать такую пометку? И почему «бесконечная жестокость»? Странные слова для императора.
Эмилия встала, подошла к полкам и стала искать. Двадцать четвертой книги не было. Как бы она ни искала, поднимаясь и спускаясь по лестнице, чтобы прочитать все доступные корешки, книга так и не обнаружилась. Она зашипела в отчаянии, когда Гиперия присоединилась к ней.
– Что это значит? – спросила Гиперия, явно озадаченная.
Эмилия произнесла слова, которые ненавидела больше всего.
– Я не знаю.
55
Люциан
Люциан сидел в офицерской столовой, комнате с деревянным полом и голыми каменными стенами на один лестничный пролет ниже бытового уровня императора. Дворец Драконспай представлял собой нечто иное: пять солидных уровней кухонь, спален, садов и балконов, помещения для слуг и комнаты, пригодные для приема гостей в имперском стиле. Личная гвардия императора должна была жить прямо под ним. У них были собственные комнаты, собственные кухни и собственные бочки с вином.
Им не терпелось похвастаться этим в первую очередь.
– Тост! – Эйдан, новобранец с Гибрианских островов с бледным треугольным лицом, стукнул кубком о кубок Руфуса. – За следующего императора Этруссии, капитана Люциана!
Овации мужчин и женщин разнеслись по всему залу. Это были солдаты, собранные со всех концов империи, от Арденн до самых дальних пределов Икраины. В этой гвардейской неразберихе то, откуда они пришли, имело гораздо меньшее значение, чем то, где они находились. Эти люди, вероятно, не видели своих семей больше десяти лет; это стало их настоящим домом, их настоящей семьей. Люциан знал этот вид связи во время похода. Здесь он увидел шрамы, очень похожие на те, которые опоясали его бицепсы. После тоста зазвучала громкая песня о рыбе по имени Сайрус и его многочисленных морских приключениях. Люциан потер лоб, а Руфус фыркнул в свою чашу. Эйдан тем временем сел на стол, отщипнул кусочек хлеба и поднес его к шее.
– Держи, мальчик. Вот, Мунго.
Белый хорек высунул голову из воротника парня и принялся грызть хлеб. Пока Эйдан ворковал со своим питомцем, Люциан толкнул локтем Руфуса.
– А я думал, почему он пахнет так… мускусно.
– Хорек чистый. Эйдан тот, кто нуждается в ванне. – Руфус выпил и схватил Люциана сзади за шею. – Я знаю, что не стража решает такие вещи, но большинство в этом зале были бы счастливы, если бы ты занял трон. Думаешь, есть шанс?
– Честно говоря, небольшой. – Люциан приподнял бровь. – Ты все равно не захочешь следовать за мной, Руфус. Я изменился.
– А, это верно. Добрый монах, да? Садоводство? – Руфус сморщился, выпил, вытер рот и с грохотом поставил чашу на стол. – Ты всегда хотел менять вещи, Сабель, но никогда не делал это правильно.
– Как это? – Люциан улыбнулся.
– Ты всегда стыдился того, на что способен.
– Убийство – это не то, чем можно гордиться. – Улыбка Люциана погасла.
Руфус провел рукой по лицу.
– Что ты знаешь о садоводстве? Хм? О медицине? Как ты можешь кормить и лечить больных, если ты не хорош в этом?
– Люди обучаются новым навыкам. Я знаю, что слишком стар для этого, сморщенный восемнадцатилетний юнец и все такое, но я мог бы попробовать.
– Ты не просто хорошо владеешь мечом, Сабель. Ты можешь заставить людей любить тебя. Э? Когда ты перестанешь хандрить, то можешь заставить людей следовать за тобой. – Парень цыкнул. – Не сейчас, конечно, сейчас ты выглядишь так, будто у тебя на шее висит табличка «Пожалуйста, накажите меня».
– Ты говоришь так, будто хорошо знаешь мою проблему, – пробормотал Люциан.
– Я знаю. Император был таким же в конце.
Остальной шум вокруг них, казалось, рассеялся. Люциан сосредоточился на Руфусе.
