Однако и позже, на протяжении 20-х г. продолжались уже никем не организованные, эпизодические налеты на фабрики. Интересный пример: однажды толпа ланкаширских ткачей, вооружившись уже не молотами, а пиками и дубинками, отправилась громить местную фабрику. На пути их встретил отряд армейских кавалеристов с обнаженными клинками, и командир предупредил: если бунтари немедленно не разойдутся, последствия будут самыми серьезными. Проще говоря, рубить примутся направо и налево. Тогда из толпы протолкался вперед пожилой ткач и сказал:
– А что же нам делать? Мы пухнем с голода. Что ж нам теперь – подыхать?
Финал оказался неожиданным: кавалеристы вынули из ранцев свои дневные пайки и побросали их ткачам. Видя такое настроение своих людей и не особенно теперь на них полагаясь, командир увел отряд. Ткачи, подзакусив, после долгих препирательств все же двинулись к фабрике и задуманное осуществили…
Все эти годы вся английская пресса обо всех этих событиях не писала ни строчки, так что тому, кто в Англии не бывал лично и судил о ней только по газетам, могло показаться, что в Великой Британии царит тишь, гладь и божья благодать.
От прессы не отставала и высокая литература, старательно соблюдавшая тот же «заговор молчания». В романе Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» есть примечательная сцена, смысл которой не понять, не зная английской истории.
Роман написан легко, весело, в откровенно юмористическом ключе. Тем, кто его не читал или крепенько подзабыл, напомню сюжет. Мистер Пиквик, глава лондонского клуба своего имени, и трое членов клуба отправляются в путешествие по провинциальной Англии, чтобы, как они решают на общем собрании, «препровождать время от времени в Пиквикский клуб в Лондоне достоверные отчеты о своих путешествиях, изысканиях, наблюдениях над людьми и нравами и обо всех своих приключениях, совокупно со всеми рассказами и записями, повод к коим могут дать картины местной жизни или пробужденные ими мысли». Проще говоря, получше узнать свою страну, чем прежде почтенные члены клуба как-то не занимались, варясь в собственном соку в столице.
Пережитые ими приключения в большинстве своем откровенно забавные и веселят читателя не на шутку. Но среди них есть одно трагикомическое. Когда путешественники попадают в маленький захолустный городок, один из спутников Пиквика, человек молодой и чуточку повеса по характеру, принимается ухаживать за местной красоткой, оттеснив ее прежнего кавалера. Кокетливая дамочка неизвестно с какого перепугу решает, что соперники собираются из-за нее драться на дуэли (чего у обоих и в мыслях не было). В крайне расстроенных чувствах она бросается к местному судье по фамилии Напкинс и зачисляет в число дуэлянтов и их секундантов всю компанию приезжих, включая добрейшего мистера Пиквика.
Судью охватывает прямо-таки паника. Вызывает помощников, сообщает, что в их мирный городок прибыла шайка опасных смутьянов, велит собрать всех «специальных констеблей», смутьянов арестовать, а если состоятся массовые беспорядки, прочесть перед толпой «Закон о мятеже». Следует примечание видного литературоведа 50-х гг. XX в. Евгения Ланна. Суть его сводится к тому, что «Закон о мятеже» безнадежно устарел, а судья непроходимо глуп.
Никто не спорит, Ланн литературоведом был видным, но вот английскую историю явно знал плоховато. Время действия романа предельно точно указано самим Диккенсом: 1827 г. Тот самый год, когда в разных уголках Англии еще продолжались нападения луддитов на фабрики, митинги и демонстрации городских низов. Так что судья нисколько не глуп – просто-напросто сработал принцип «У страха глаза велики». Судья попросту решил, что и до его захолустья нежданно-негаданно докатились вот уже столько лет сотрясающие Англию бунты, и на всякий случай перестраховался. А «Закон о мятеже» ничуть не устарел и в те времена применялся не раз.
Диккенс был писателем талантливым, но весьма благоразумным. Из его романа невозможно понять, какой кипящий котел представляла тогда собой Англия. В его описании все выглядит чинно, благопристойно и абсолютно мирно – забавные приключения, комические персонажи, сонное царство…
Итак, к концу 20-х гг. деятельность луддитов прекратилась. Но не прекратились беспорядки – они просто-напросто переместились в деревню.
2. Тихая английская деревня
Таковой она была разве что в изображении Чарльза Диккенса и других «благонамеренных романистов», избегавших всяких упоминаний о реальном положении дел. А между тем повсюду заполыхали пожарища…
Как уже говорилось, в Англии с определенного времени не стало крестьян – то есть мелких собственников, владевших земельными участками, принадлежавшими им на правах частной собственности. В 1770–1830 гг. английские крестьяне лишились примерно 6 млн акров общинной земли (акр = полгектара), а заодно и права на общинные выпасы. Теперь система выглядела так:
На самом верху – крупные землевладельцы-лендлорды.
Пониже – землевладельцы «рангом» поменьше – сквайры, мелкопоместные дворяне, приходские священники.
Далее – зажиточные фермеры, частью державшие земли в собственности или в долгосрочной аренде у всех вышеперечисленных категорий.
И наконец, в самом низу социальной пирамиды – безземельные сельскохозяйственные рабочие, для которых лучше всего подходит русское слово «батраки», гнущие спину на фермеров. Ну а лендлорды вдобавок отводили огромные леса под охотничьи заповедники, где посторонние не имели права охотиться. Поскольку частная собственность священна, для защиты своих лесов владельцы совершенно законно применяли довольно зверские методы – не только ставили во множестве капканы, но использовали и ружья-самопалы. Да вдобавок минировали лесные тропинки. Да, именно так – устанавливали пороховые ловушки, способные если не убить, то серьезно покалечить. К тому же законы за браконьерство были драконовскими: 14-летнего мальчика за кражу овцы могли приговорить к виселице, а за зайца или фазана ссылали на австралийскую каторгу.
Отошли в прошлое не такие уж давние патриархальные времена, когда батрака нанимали на год (а если отношения меж хозяином к работником складывались хорошие, этот срок обычно продлевали, и не один раз. Тогдашний батрак становился как бы членом семьи: он ел за хозяйским столом то же, что и хозяева (единственное «ущемление» обычно заключаясь в том, что хозяин угощался пивом высшего качества, а батрак – тем, что было похуже).
Теперь фермеру было невыгодно кормить батрака круглый год, да еще с собственного стола. Батраков стали нанимать на месяц, на неделю, а то и на день. Оплата труда снизилась до прожиточного минимума, а частенько опускалась еще ниже. Все это проделывалось совершенно законно: еще в 1795 г. фермеры пробили так называемый Спинхэмлэндский акт: теперь батраки, зарабатывавшие слишком мало, получали хлебный «паек» от приходских властей, и сколько бы они ни трудились, стали «приходскими попрошайками». Причем и этот скудный паек достался не каждому: любой, кто имел пусть мизерные, но сбережения или владел пусть скудной, но «собственностью», права на приходский хлеб лишался.
