«Видя, что католики истребляют гугенотов, а гугеноты католиков, и все это во имя веры, отец мой изобрел для себя веру смешанную, позволявшую ему быть то католиком, то гугенотом. Вот он и прогуливался обычно с пищалью на плече за живыми изгородями, окаймлявшими дороги, и когда замечал одиноко бредущего католика, протестантская вера сейчас же одерживала верх в его душе. Он наводил на путника пищаль, а потом, когда тот оказывался в десяти шагах, заводил с ним беседу, в итоге которой путник всегда почти отдавал свой кошелек, чтобы спасти жизнь. Само собой разумеется, что когда отец встречал гугенота, его сейчас же охватывала такая пылкая любовь к католической церкви, что он просто не понимал, как это четверть часа назад у него могли возникнуть сомнения в превосходстве нашей святой религии».
Примерно так с начала XIX в. вела себя и Великая Британия, время от времени с ловкостью фокусника меняя две маски. Когда требовала ситуация, она представала традиционной, классической монархией с пышными дворянскими титулами, сословным делением, долей консерватизма, неприятием каких бы то ни было революционных движений. Если же обстоятельства менялись – вуаля! Теперь Англия – колыбель свободы, оплот и цитадель старейшей в Европе парламентской демократии, которая просто обязана предоставлять пристанище бескорыстным «борцам за свободу всех мастей» и прочей тогдашней диссиде. Независимо от того, что эти ребятки наворотили у себя дома, – хотя иных за всякие нехорошие художества ждала на родине даже не тюремная решетка – петля. Сплошь и рядом обе маски носились одновременно, как-то ухитряясь причудливо сочетаться.
Папаше Мушкетона, хитромудрому изобретателю, крупно не повезло.
«– А как кончил жизнь этот достойный человек? – спросил д’Артаньян.
– О сударь, самым плачевным образом. Однажды он оказался на узенькой тропинке между гугенотом и католиком, с которыми он уже имел дело и которые его узнали. Тут они объединились против него и повесили его на дереве».
С Великой Британией такого не произошло. Она и по сей день щеголяет, меняя маски, а то и в двух сразу. Последний самый яркий пример – когда несколько лет назад британцы потребовали от России «демократизировать» свою Конституцию – притом что у них самих конституции не было отроду и не предвидится…
В конце XVIII в. Великая Британия привечала у себя французских эмигрантов-роялистов, поддерживала деньгами и оружием их партизанские отряды. Но как раз в этом не было ничего из ряда вон выходящего – так поступали и другие европейские монархии, всерьез озабоченные борьбой с «революционной заразой». А вот когда настал новый век…
В Париже в 1803 г. едва ли не прямо под каретой ехавшего в театр Наполеона рванул мощный пороховой заряд. Пострадали телохранители конного эскорта и случайные прохожие, взрывной волной выбило немало окон, но сам Бонапарт не пострадал. Его спасла чистейшая случайность: опаздывая к началу представления, он велел кучеру гнать изо всех сил. Если бы карета ехала со своей обычной скоростью, взрыв грохнул бы прямо под ней…
Французская полиция быстро установила и сцапала исполнителей – итальянского радикала Орсини и его сообщников. Английский след тут просматривался невооруженным глазом: перед покушением вся теплая компания довольно долго прожила в Англии, такое количество пороха запросто в охотничьей лавке не купишь, да и организация столь серьезного дела требует серьезных денег, каких просто не могло оказаться у бедных, как церковные мыши, эмигрантов.
След оборвался в никуда. Орсини и его подельники упрямо твердили, что действовали исключительно по велению своей патриотической души и совершенно самостоятельно хотели отомстить Наполеону за все беды, что он принес своей агрессией против Италии. Лощеные английские джентльмены невозмутимо пожимали плечами и твердили: они не отвечают за иностранных эмигрантов, каких в Британии превеликое множество, и уж тем более за ними не следят – как-никак старейшая в Европе парламентская демократия, права человека и все такое прочее. Наполеон все понимал, но прямых улик не было…
Пожалуй, это первый в Европе террористический акт с применением взрывчатых веществ (случившийся в XVI в. взрыв дома Дарнлея не в счет – политики там не было ни на грош, одни семейные дрязги).
Была у британцев и другая нешуточная забота – громко и горестно стенать о горькой участи «угнетаемых европейскими тиранами народов». Они долго и увлеченно проливали слезы над страдающими под русским игом поляками. Причем жалость была какая-то избирательная – никогда, ни разу в жизни англичане не озаботились участью поляков, попавших под власть Пруссии и Австрии. Вся их жалость доставалась исключительно «русским» полякам.
(Кое в чем это до жути напоминает нашу современность, когда столь же избирательную жалость проявляют США. Закрывали глаза на вопиющие нарушения прав человека в Саудовской Аравии (верный союзник, ага!), но крайне озаботились участью иракцев, стенающих под игом тирана Хусейна – настолько, что в конце концов вторглись в Ирак и повесили Хусейна после пародии на суд. Старательно закрывали глаза и на все зверства, что творили «эскадроны смерти» латиноамериканских диктаторов (тоже верных союзников), и все сочувствие изливали на кубинцев (правда, как ни бились, с Фиделем Кастро ничего поделать не смогли).
И ведь англичане должны были прекрасно знать, что поляки той части, что досталась России, живут не в пример вольготнее своих единоплеменников, оказавшихся под властью пруссаков и австрийцев. Тех, нельзя сказать, что бы особенно тиранили, но онемечивали старательно.
Меж тем царство Польское, созданное Александром Первым, было, по сути, государством в государстве. Польским королем был сам Александр, но этим всё русское влияние и ограничивалось. Никакого влияния на дела царства наместник царевич Константин не имел – управление оставалось в руках польских чиновников. Сохранился парламент-сейм (в самой России парламент, сиречь Государственная дума, появился только в первом десятилетии XX века). Сохранилась судебная система, своя армия с особой формой, общероссийскому военному командованию не подчинявшаяся (многие солдаты, офицеры и генералы этой армии совсем недавно участвовали в наполеоновском походе на Россию в составе Польского корпуса). Сохранилась прежняя денежная система – вместо рубля ходил злотый. И наконец, государственным языком оставался польский.
(Достаточно сравнить жизнь в царстве Польском с положением ирландцев в Британской империи – едва ли не рабочий скот, – чтобы в полной мере оценить цинизм англичан. Об Индии я вообще молчу…)
Слезами и печальными стонами англичане не ограничивались – они были людьми практичными и роняли ровно столько слез, сколько требовалось в данной конкретной ситуации. Следствие по делу декабристского мятежа очень быстро вышло на тянувшийся в царство Польское английский след…
Южное общество декабристов поддерживало тесные связи с польским тайным обществом, готовившим свой мятеж с отделением от России. Полковник Пестель на допросе показал: «В 1825 году я сам был в сношениях с князем Яблоновским и Городецким, коих видал в Киеве. Оные мне говорили, что общество их в сношении с обществами прусским, венгерским, итальянским и даже в сношении с английским правительством, от коего получали деньги».
