Ведущий допрос генерал-адъютант А.И. Чернышев: «Вы приводите весьма кратко слышанное от князя Яблоновского и Городецкого, что польское общество находится в сношениях с английским правительством, от коего получает деньги; но умалчиваете о подробностях сих сношений – и о лицах, через коих оные происходят, тогда как сами же рассказывали г. Юшневскому то же, но гораздо яснее, а именно, что в делах тайного общества принимает искреннее участие английский кабинет и обещает в нужном случае оказать содействие».
Пестель: «Английское правительство находится с польским тайным обществом в сношении, снабжает их деньгами и обещает снабдить также и оружием».
Неизвестно, в каких отношениях с английской разведкой находились сами декабристы, тот же Пестель (по разным причинам следствие слишком глубоко не копало). Но кое-какие детали заставляют насторожиться и сделать определенные выводы. Пестель считал, что «должна Россия даровать Польше независимое существование». А это уже чисто в английских интересах.
Гораздо дальше пошли авторы «Манифеста», с которым «диктатор восстания» князь Трубецкой 14 декабря 1825 г. должен был явиться на Сенатскую площадь
[1]. Благоглупостей там много – но опасных благоглупостей. Возьмем пункт шестой. Специально выделю его крупным шрифтом.
УНИЧТОЖЕНИЕ ПОСТОЯННОЙ АРМИИ.
Самый верный путь уничтожить Россию как государство, разорвать на части, начиная с национальных окраин, или по крайней мере погрузить в кровавую кашу, из которой страна выбиралась бы очень долго, – опять-таки к пользе геополитических соперников. А кто у нас тогда был геополитическим противником номер один? Англия, конечно…
Верные Николаю офицеры потом отмечали в докладах: на площади среди простолюдинов были замечены неизвестные личности, щедро раздававшие водку и деньги. И это безусловно были не декабристы – они были в Петербурге людьми заметными, все их знали… Ответа на этот вопрос историки так к не нашли – просто неизвестные…
Николай потом напишет брату Константину: «Показания, которые мне только что дал Пестель, настолько важны, что я считаю долгом без промедления вас о них уведомить. Вы ясно увидите из них, что дело становится все более серьезным вследствие своих разветвлений за границей и особенно потому, что все, здесь происходящее, по-видимому, только следствие или, скорее, плоды заграничных влияний…»
А через шесть лет грянул мятеж в Польше, подавленный с превеликим трудом – и уж там-то четко просматривались английские деньги и оружие… Не случайно в смертные приговоры некоторым декабристам вошло не только «имел умысел на цареубийство», но и «участвовал в умысле отторжения провинций от Империи…»
В Латинской Америке англичане действовали еще более открыто. Еще в 1806 г., при испанцах, они пытались захватить Буэнос-Айрес и Монтевидео, но местные жители, не склонные менять одно колониальное ярмо на другое, дали отпор, и англичане были вынуждены убраться восвояси. Отыгрались они, когда по всему континенту началась борьба против испанского владычества, и вот тут-то английский след просматривается со всей четкостью…
Хосе де Сан-Мартин, первый из повстанческих полководцев, прибыл из Англии, где числился в составе антииспанской организации «Общество Лаутро». Англичане не оставили его и за океаном: военным флотом новорожденной Республики Чили, основанной Сан-Мартином, совершенно открыто командовал английский адмирал лорд Кохрейн – не отставной, а действующий. Мне довелось по этому поводу читать крайне романтическую версию: пожилой лорд-адмирал, словно юный гардемарин, проникся национально-освободительной борьбой латиноамериканцев за свободу и вольности, уж так проникся, что взял долгий отпуск в Адмиралтействе (предоставили без скрипа) и отправился воевать за свободу. Да еще прихватил с собой британскую эскадру. Именно она перебросила войска Сан-Мартина в последний оплот испанцев на континенте – Вице-королевство Перу и помогла его отвоевать. Морячки Кохрейна тоже, должно быть, поголовно были романтиками.
Другой полководец повстанцев, Симон Боливар, уже после начала революционной войны ездил в Англию за финансированием. Англичане не поскупились – отвалили столько, что Боливар навербовал в Англии и Европе несколько тысяч наемников из людей с солидным боевым опытом и сформировал из них Британский легион, ставший его главной ударной силой.
Вот только потом дорожки Боливара и англичан разошлись. Боливар мечтал о создании государства Великая Колумбия, куда вошла бы бо́льшая часть освободившихся от испанского владычества стран. А вот британцев это категорически не устраивало – чем больше государств и чем они мельче, чем легче ими управлять…
Загадочным образом был убит генерал Сукре, один из ближайших сподвижников Боливара, немало сделавший для победы революции. Великая Колумбия как-то сама собой распалась, Боливар отказался от всех постов и быстро умер от туберкулеза. С точки зрения демократии свежеиспеченные латиноамериканские государства получились просто идеальными: повсюду конституции, парламенты, всенародно (или в крайнем случае всепарламентски) избираемые президенты, всеобщие избирательные права и прочий разгул демократии. Вот только как-то очень быстро президенты становились тиранами-диктаторами, власть и большую часть земель захватили крупные помещики-латифундисты, крупнейшие банки Латинской Америки с самого начала оказались под контролем англичан, а местная промышленность практически задавлена потоком британских товаров. Ну и природные ресурсы (а они в Латинской Америке были немаленькими) вывозились по дешевке и в огромных количествах.
(О том, чего британцам удалось добиться в Латинской Америке к концу XIX в., я расскажу позже.)
Агенты иностранных корпораций, в первую очередь тогда еще британских, практически открыто заседали в правительстве…
«Главным революционером» на английской службе был, безусловно, генуэзец Джузеппе Мадзини, личность жутковатая. Наворотив немало дел в Италии во время тамошних многочисленных смут и мятежей, он в конце концов бежал в гостеприимную Англию, всегда дававшую приют борцам за свободу. И основал там общество «Молодая Италия», чьей целью было устраивать в итальянских государствах революции – и больше, больше, больше… Выглядело все отнюдь не по-дилетантски: разбросанные по всей Италии ячейки общества состояли из нескольких сотен человек, а в Милане – вообще нескольких тысяч. Пошли сплошные смуты, мятежи, кровопролития, убийства политических противников, за что недоброжелатели прозвали организацию Мадзини «Партией стилета».
На какие денежки? Приличная революция (и даже приличный бунт) требует денег, на медные гроши их не устроишь. Мне пару раз попадалось опять-таки романтическое объяснение: «Мадзини устраивал займы». Вот только кто из серьезных финансистов давал бы солидные деньги беспортошному эмигранту. И тем не менее Мадзини долгие годы успешно разжигал революционные пожары во всех концах Европы.
