Их мать, статная молодая женщина в блузке, соблазнительно вздымавшейся на груди, и белых брюках, внимательно наблюдала, как ведут себя дети. Черные волосы женщины удерживала золотая заколка с большим камнем, на груди вились сразу три золотые цепочки, и золотые же кольца тяготили холеные пальцы, нервно сжимавшиеся при каждом движении мальчиков.
Юджин Дадли сидел во главе стола. Задавая тон обитателям поместья, Дадли надел черные брюки свободного покроя, легкие туфли и белую рубашку, позволив себе закатать рукава. Легкий ветерок из полуоткрытого окна за спиной легонько трепал его седые волосы, ничуть не поредевшие к пятидесяти годам. Время выбелило его шевелюру, высекло морщины на лице и отступилось, оставив тело, словно скрученное из тугих жгутов мышц, полным энергии. Его прадед принимал Первую посадку – и умер от лучевой болезни, его дед строил Корк Си и Аккрингтон – и все силы отдал первым поселениям колонистов, его отцу доверили подписать план строительства Москвы и отдали в единоличное владение остров, закрыв глаза на устроенный человеком катаклизм – отец Дадли упал за борт яхты, загнав себе в кровь три кубика дряни, синтезированной из большого красного цветка, растущего на болотах вокруг Корк Си.
Наркотики Дадли презирал, полагая наркоманов законченными эгоистами, из любви к себе променявшими жизнь на дозу. Сквозь пальцы смотрел на шалости Марселя, самого старого ковбоя, любителя экспериментов с самогонным аппаратом, в День посадки надиравшегося в хламину. Напитки Марселя уважали все – даже мадам хозяйка прикладывалась к маленькой бутылочке с «коньяком»… Дадли пил вино. Бокал за обедом, для здоровья – любимым напитком хозяина была вода с ручья в тридцати километрах к западу. Там, среди нагромождения каменных плит, в окружении красавцев-рапангуанов пробивал дорогу бойкий поток с гор. Чистая ледяная вода – Дадли помнил рассказы деда, как на борту Платформы им приходилось отчитываться за каждый глоток воды, как ловили в тарелке с витаминизированным бульоном («Зеленый сойлент», – кривился дед) кусочки овощей и отправляли петицию Капитану, чтобы в жилых отсеках повысили содержание кислорода, потому что работа завода газовых смесей перегружала реактор. Энергию экономили – а в отсеках от недостатка кислорода синели дети. В поместье всегда питались обильно и вовремя. Везде стояли кулеры с бутилированной водой, и кара ждала нерадивую прислугу, если хозяин находил пустую бутылку или автомат оказывался без стаканов.
– Роберт, не вертись, – сказал Дадли ровно за секунду до того, как старший сын поддел под руку горничную с полным подносом и по залу пронесся грохот бьющихся тарелок, кружек, блюдец…
Девушка замерла под внимательным взглядом хозяина. Дадли мог отчитать провинившегося, методично перебирая все прегрешения, тихим голосом будто забираясь в подкорку. Мог наказать, лишив денежного содержания. А мог повелеть Марселю снарядить большую моторку – из тех, что для моря были слишком маленькие, а для реки слишком большие – и вывести несчастного на середину реки. На острове не осталось хищников, ядовитых насекомых или растений, но в реку откуда-то заплывали здоровенные змеи, и никак не получалось вывести маленького такого жучка, к настоящему моменту решившего, что человеческое тело может быть очень неплохим домом. Моторка выходила на середину реки, пассажиру предлагали доплыть до мостков с яхтой, преодолев течение и увернувшись от пресмыкающихся. На памяти девушки, выживших не было.
– Я жду вас вечером, – кивнул Дадли горничной.
Девушка торопливо закивала. Хозяйка поджала губы – Дадли не считал нужным скрывать интрижки со смазливыми девицами из обслуги. Разделение общества, сложившееся еще на Платформе, позволило одним купаться в роскоши и пользоваться неограниченной властью, другим, молчаливому большинству, как семья этой девушки, ставшей женой Юджина Дадли прямо с подиума конкурса красоты, довольствоваться крохами с барского стола. Как это часто бывает, амбиции молодой женщины привели в золотую клетку. Жить в ней противно. Вылететь страшно.
Взгляд Дадли обратился на сына. Мальчик съежился. Он уже видел.
– Встань, – негромко сказал его отец.
– Юджин… – начала было хозяйка.
– Когда я захочу услышать ваш голос – я так и скажу, – оборвал ее муж и продолжил, обращаясь к замершему по стойке смирно мальчику: – Я не понимаю, молодой сэр, почему ваша непоседливость нашла выход за обеденным столом. У нас есть поле для игры в мяч. Есть тренажерный зал. В чем дело?
Мальчик что-то пробормотал.
– Что? Я не расслышал вас.
– Я сожалею, – сказал Роберт Дадли.
– Ах вот как – вы сожалеете. Ну что же. Я не желаю сажать своего сына на хлеб и воду, не имею права подвергать вас истязаниям, поэтому наказание, кроме того, что позволит вам сбросить лишнюю энергию, послужит вашему физическому развитию.
Мальчик бросил взгляд на мать, но та уставилась в тарелку с салатом.
Мальчик бежал по гаревой дорожке. Красновато-коричневый материал, разделенный белыми линиями на участки равной ширины, четырехсотметровым овалом ограничивал поле для игры в мяч и детский городок. Светило солнце. Дул ветер.
– Достаточно, – Дадли пришлось повторить команду, повысив голос: – Достаточно! Перейдите, пожалуйста, к упражнениям. И не останавливайтесь.
Семейство переместилось на детскую площадку. Здесь у стартовой линии поставили стол, стулья, на белоснежной скатерти расставили розеточки с вареньем, конфеты, прочие сладости и графины с соком и вином. Две горничные стояли возле тележки со снедью и посудой.
Мальчик тяжело дышал. От бега, от солнца он раскраснелся, и если бы не съеденное за обедом, легкая пробежка стала для него удовольствием. Но удовольствие в планы Дадли не входило.
– Не останавливайтесь, – повторил Дадли. – Земля не спрашивала своих детей, хотят ли они вступить в борьбу с целым миром, Земля гнала нас вперед, и мы выдержали. Выдержите и вы.
Детский городок представлял собой надувную полосу препятствий – такие часто ставят на улицах и в торговых центрах, чтобы за небольшую плату ребятня побарахталась среди брезентовых столбов не первой свежести. Мальчик скрылся среди лабиринта дутой ткани. Белая рубашка – Дадли не позволил сыну переодеться – замелькала среди толстых труб, компрессор, надувающий конструкцию, взял ноту, вся конструкция заколыхалась.
– Еще, – скомандовал Дадли, едва только запыхавшийся и покрасневший мальчуган остановился подле стола.
– Еще.
– Еще.
– Сэр… – молодой мужчина в высоких кроссовках, джинсах, футболке, с белой бейсболкой на голове, почтительно наклонился к хозяину.
– Да? Еще.
– Прибыл мистер Сингх.
– Хорошо. Просите в кабинет. В чем дело? – спросил Дадли сына.
– Я не могу больше, – с вызовом ответил мальчик.
– Нет, мой милый, не могу – это когда у вас сил нет сказать «не могу». Бегом!
– Он к вам рвется. Говорит, срочно, – работник уставился на собственные кроссовки.
