А Прошин… опоздал. Опоздал – смеялись цифры на табло, опоздал – смеялись глаза людей в аэровокзале, походя разглядывавших здорового парня в синей пижаме, сине-зеленом халате и больничных чунях на босу ногу. Иван оглянулся: предстояло где-то провести ближайшие двадцать часов… переодеться…
Под лестницей, чуть не касаясь перил, крепилась вывеска, целый баннер с изображением девушки, подтягивающей на свои весьма выразительные формы джинсы под наблюдением мощного парня в джинсах же. «Jeans&Short» – горели буквы под задними карманами джинсов девицы и мощным предплечьем ее кавалера. «Jins&Shot», весело помаргивали буквы рядом, и невероятно фигуристая и столь же блондинистая барышня в прозрачнейшей маечке да рваных шортиках (джинсовых) протягивала посетителям бутыль с надписью на этикетке «Jin», а в правой руке красотки дымился огромный револьвер. Еще путникам предлагалось посетить большой магазин самообслуживания, работал салон красоты («Перукарня» – надо же…), вывески с иероглифами – магазин или китайский ресторан…
Блокгаузы первых колонистов собирались из типовых деталей. Укрепленные стены, потолок, мощный пол с креплениями, способными забуриться в скалу, мебель, пищеблок, даже посуда в комплекте. Никоим образом жилища первопоселенцев не напоминали избушки золотоискателей на Гудзоне – а бар всей обстановкой старался уверить посетителя, будто колонисты рубили себе дома из местных бревнышек, быстро темневших от копоти масляных ламп, сидели на грубо сколоченных табуретах за такими же грубыми столами среди чучел самолично убитых ими животных.
Подделка, должно быть. Пластик. На Земле за такое пришлось бы отдать бешеные деньги и ценники в заведении взлетели бы до Плеяд, да еще и хозяина по судам затаскали бы. Хотя здесь древесины навалом…
Светильники точно светодиодные, просто стекло такое, и теперь в углах пляшут тени, над всеми дверьми таблички «Выход», за мощной барной стойкой священнодействует бармен, и его рабочее место освещено лампами дневного света, над стойкой небольшой балкон, и в полумраке под самым потолком горят три таблички.
Комнаты отдыха, не иначе.
Бармен торчал за стойкой не просто так. Занявшая «Jins&Shot» компания сдвинула те самые грубые столы на середину, составившие компанию мужчины – молодые и не очень – водрузили на табуреты седалища, на столы водрузили самой разной масти бутылки и тарелки с прочим прибором, и теперь небольшое помещение заполнял гул почти двух десятков голосов, перекрываемый взрывами смеха.
Бочком-бочком, мимо больших диванов красной кожи, каких быть не могло в гудзонских избушках, Прошин пробрался к стойке.
– Здрасьте. – Бармен кивнул. – Хорошо у вас тут…
Местный целовальник вносил свою лепту в общую атмосферу бара. Был он не то чтобы мускулист – медведь мускулами не хвастается, но косолапый и не надевает коричневый фартук поверх белой рубашки с закатанными рукавами, оттопыренной эдаким вот мамончиком. Лысина мужчины блестела в скупом свете ламп, ответ Прошину бармен процедил сквозь окладистую рыжую бороду:
– Да, спасибо. – Мужик отвернулся, и Прошин решил, что уже и выпить ему не светит, но бармен расставил на подносах бутылки, нехитрую снедь и сказал: – Тут была забегаловка… такая…
Последовал неопределенный жест.
– Столовка с раздаткой. Пластик, железо, роботы на кухне… Ужас.
Прошин кивнул. Ужас. Точно.
– Виски? Местный продукт. Очень рекомендую.
– А водка?..
– Дороговато выйдет.
– Давайте на ваш вкус, – Прошин показал бармену карточку-паспорт.
Утерянный документ ему восстановили, но Прошин до сих пор ничего не покупал и набирал пин-код с некоторым напряжением. Аппарат пискнул – есть контакт.
– Ваше здоровье, – бармен кивнул.
– Э-эй, братишка!.. – Прошин аж вздрогнул – кто-то крепко хлопнул его по плечу.
«Кто-то» оказался вертлявым мужичком, резво взгромоздившимся на табурет подле стойки.
– В горле сохнет, а ты будто замерз, – пожаловался мужичок и пьяненько-косенько подмигнул Прошину, от неожиданности забывшему про закуску.
– А что-то я тебя здесь раньше не видел, – прищурился бармен.
– Так я не шишка какая-нибудь, – кивнул мужичок, – нечего меня разглядывать – главное, этих не пропусти.
Он помахал перед носом бармена цветастой пластиковой карточкой.
– Ну, что там с пойлом?
– И пойло, и закусь не забудем, – ответствовал бармен. – Картинку свою давай.
Снова пискнул терминал. Целовальник кивнул на уставленные тарелками и бутылками подносы и вернулся к своим занятиям.
– А ты, парень, откуда такой?.. – спросил мужичок Прошина. – Сидишь смурной весь… Помоги вот, да садись с нами.
– Да я…
– Давай-давай… Видишь, гуляем мы.
– Хлебски!.. – «Гуляем» дошло уже до той стадии, когда люди начинают обращаться друг к другу громогласно и значительно, не избегая, впрочем, некоторых милых выражений. Вот и здоровенный кудлатый мужик щедро приправил короткую речь крепким словцом, обратившись к Прошинскому компаньону балансирующему с двумя подносами что твой официант, при этом еще умудрявшемуся подталкивать Ивана в нужном направлении:
– Ну что за?.. Тебя за смертью посылать!..
– Донни, все хорошо, – Хлебски звякнул свою ношу на стол, выхватил поднос у Прошина. – Все как в аптеке!..
Тарелки, бутылки, стаканы и прочее в один миг разошлось по столу, забулькала благородная жидкость…
– А ты, мил человек, кто такой будешь? – обратился кудлатый к Ивану.
– Я с Земли. Космонавт, – отрекомендовался Про-шин.
И наступила тишина. Без малого двадцать пар глаз уставились на Прошина.
Веселую компанию составлял самый настоящий интернационал, какой можно увидеть только в колониях, когда будущих первопоселенцев в тренировочные лагеря собирают со всей Земли, во время предполетной подготовки парни знакомятся с девушками, составляют пары, и на подлете к будущей родине Капитану транспортной платформы приходится решать вопросы с детским садиком. Белые, желтые, темнокожие – гуляки, одетые по весеннему времени в джинсы-свитера, с некоторой скованностью движений, появляющейся у человека, отстоявшего вахту при пониженной силе тяжести, не оставляли сомнений привычному наблюдателю: это космонавты.
«Убьют», – решил Прошин.
– Садись, парень, – Донни подвинул стул. – Выпей. Досталось тебе…
Над застольем поднялся прежний гомон, народ вернулся к еде-питью.
– Вот, закуси, – Хлебски подал Ивану дольку фрукта… или овоща… с тонкой скорлупой вокруг желтоватой мякоти.
– Как тебе у нас? – спросил Донни.
– Нормально, – ответил Прошин.
– Да как ему может быть? – хохотнул молодой белобрысый парень. – Он, кроме госпиталя, ничего не видел.
