– Начнем с людей. Пассажиры, доложить самочувствие, может быть, есть просьбы, претензии к работе медицинской службы, персоналу гостиницы?.. – Жалоб не было. – Хорошо, Светлана Сергеевна, состояние здоровья позволяет допустить к полету членов экипажа, пассажиров орбитального самолета?
– Да, позволяет, – прозвучал четкий ответ.
– Вас понял. Раймондас Марюсович, доложите готовность самолета.
– Профилактические работы проведены согласно графика. – Раймондас здорово сдал за это время. Одни глаза остались… – Все системы работают нормально, претензий к заводу-изготовителю нет.
– Вас понял. Виктор Петрович, что нам ЦУП скажет?
– Предварительно получено согласие на одновитковую схему полета. – В зале оживились, Алтай явственно сказал: «Правильно».
– Погода?
– Солнечно, ветер три метра в секунду.
– Вас понял. Вопросы будут?
Вопросов не возникло. Космонавтов повели на процедуры.
Душ, обработка кожных покровов. Выдали комбинезоны – светло-серое одеяние с панелью системы жизнеобеспечения на груди слева и метками дополненной реальности на груди справа и на обоих рукавах, уровень противорадиационной защиты А (легкий), подгоняется по размеру на месте (с него пошла мода на гражданскую одежду плавающего размера). Скафандры полагались пилотам орбитера, пассажиров защищали капсулы безопасности.
Автобус до космодрома. Обтекаемые формы кузова, мягкий салон с современнейшей мультимедиа и – древний Байконурский обычай: мальчики направо, девочки налево…
Площадка 45. Ангар МИКа, надвинутый на серебристый самолет с двумя толстенными трубами разгонных блоков под крыльями. До кабины подъем на лифте, посадка согласно расписанию…
Всю пилотируемую космонавтику на планете обслуживали четыре космодрома: американцы поднимались на орбиту из благостной Флориды, китайцы стартовали из курортного Вэньчана и садились на недавно отвоеванную у океана посадочную полосу, индусы заходили на посадку вдоль Бенгальского залива, мы использовали старый добрый Байконур. Остальные участники космической деятельности либо ограничивались арендой места в орбитере как Европа, уже столетие как пытающаяся выстроить собственный космический центр, либо отправкой одноразовых кораблей (пилотируемых или капсул безопасности) как Иран, Япония и Бразилия.
Каждому космодрому полагалось шесть орбитеров: четыре в работе, два на обслуживании. Американские и индийские «шаттлы» Прошин знал только по названиям, на китайском «Фуси» ему пришлось разочек слетать туда-сюда (оба раза попал на один самолет), зато свои кораблики, названные по именам русских рек, Иван вдоль и поперек исползал, когда на третьем курсе загремел на практику в стартовую команду Они подрались тогда в общаге – с Вовкой же и подрались, Иван поддел его за несданный зачет, а Рыжий полез кулаками махать. Это бы ничего, никто бы не узнал, но они, пока мирились, разодрались с нарядом полиции и дружбу крепили уже в трезвяке, поэтому практику вместо «Академика Вернадского», «Виманы» или «Циолковского», за что причитались немаленькие премиальные, оба проходили в обслуге Байконура. Прошин знал и «Амур», и «Днепр», и «Енисей», и «Волгу», на которой им предстояло отправляться на орбиту, и хотя «Дон» с «Камой» на момент его практики увезли в Самару, про них Иван тоже кое-что мог рассказать.
Начинал с самых низов. Техник по ЛАиД, слон, мордоворот, Раймондасу, конечно, рассказали, что к чему, и они с Рыжим то меняли тормоза шасси, заливаясь отработкой с головы до пят (неопытные оба, что возьмешь), то крепили шланги гидравлики, а сколько радости было, когда на «Днепре» полетела заслонка в говнобаке… Им с Вованом выделили подсобку, открыли на фиг окна (а зима на Байконуре – это зима на Байконуре), и они ковырялись в зловонных внутренностях агрегата, водворяя на место оторвавшуюся пружинку.
Прошин сморщил нос.
– Сокол-100, самочувствие? – раздалось в наушниках.
– Сокол-100, самочувствие норма. – Пассажиры в орбитальном самолете сидят сразу за кабиной пилотов в два ряда. Мягко светится потолок, окрашивая внутренности салона светло-зеленым, нет привычных рядов кресел как в обычном самолете, ложементы выполнены в приливах корпуса капсулы безопасности так, чтобы космонавт встречал стартовые перегрузки лежа, а на орбите можно собрать ложемент мягким креслом, можно надуть спальник, если дорога дальняя. В стенке возле колена – лючок со шлангами туалета, на уровне груди тоже лючок, под ним НАЗ, носимый аварийный запас, где чего только нет…
Оружия нет. Оружие у экипажа, ребятам полагается пистолет с запасной обоймой, но это на старушке-Земле, где все зверье посчитано, учтено и радиомаяками снабжено; в Колониях, говорят, пилоты возят целый арсенал на случай аварийной посадки, и космонавты еще стволы таскают. «Теперь точно знать буду», – подумал Прошин.
– Ребята, объявили предстартовую готовность, – сказал командир по внутренней связи. – Жалобы, пожелания?..
– Легкой дорожки нам, – крикнула Любовь. Недовольное замечание ее мужа потонуло среди одобрительных восклицаний прочих пассажиров корабля.
– Начинаем отсчет, – сказал командир, дождавшись, пока в салоне установилась тишина.
Мысли о предстоящем путешествии больше не вызывали оскомины, он снова был космонавтом-профессионалом, плоть от плоти покорителей Вселенной, сделавших сказку былью и, дали б только команду, Бога войны усадивших яблонями, и предстоял ему старт на колеснице, запряженной огненными жеребцами, и… и видела б Светлана! Прошин повернул голову, но из соседнего кресла благожелательно улыбалась Марица. Иван криво улыбнулся в ответ – предмет его вожделений находился далеко впереди, рядом с Яковом, и, судя по доносящемуся смеху, гитарист и сердцеед времени не терял.
Тянулись минуты. Наземные службы проверяли самолет, проверяли разгонники, запрашивали самочувствие экипажа и пассажиров, а потом перепроверяли проверенное…
– Внимание, пассажирам приготовиться!.. – Пилотов Прошин не знал. Со Свободного ребята, учились в Челябе.
– Ребята, все хорошо? – крикнул капитан.
– Хорошо!.. – на разные лады отозвались пассажиры, а Прошин помахал рукой объективу видеокамеры перед ним и негромко сказал:
– Поехали.
– Ключ на старт, – прозвучало по внутренней связи. Отсчет.
Старт.
Как он и обещал Светлане, отделение со стартового стола мягкое, только весь самолет вздрагивает так, что становится понятно: обратной дороги нет. Двигатели ревут где-то сзади-снизу, и дрожь от их работы проникает в самое сердце. Тяжесть на груди, словно мешок муки положили.
Разгонные блоки заканчивают работу на высоте шестидесяти километров. Толчок – турбина прямоточника выходит на рабочую мощность, и на грудь словно добавили мешочек. Жаль, все медиа отключено до выхода на орбиту, и ни вокруг не осмотришься, ни перемигнуться с кем-нибудь.
Но вот стало легче дышать. Вот – легкость в теле, предшествующая невесомости. Отключились, наконец, двигатели, слышно, как гудят вентиляторы, гоняя воздух по кабине.
