– За что?
– У кого-то в училище нашли газеты и брошюры революционного содержания. Первым, кого обвинили в их чтении и распространении, почему-то оказался папа, хотя он тогда вообще не интересовался политикой. Максимум, чего он тогда хотел, – как многие тогдашние юноши, уехать на юг Африки, чтобы помогать бурам защищать Траснсвааль и Оранжевую Республику от англичан. В общем, следствие шло довольно долго, но в итоге все обошлось. Хотя в папином личном деле и появились записи о «неблагонадежности».
Ну да, что, видимо, теперь было для него большим плюсом. Вот так, неожиданно для себя стал практически «революционером-марксистом с подпольным стажем», прямо-таки «Бронетемкин Поносец».
– Это все, конечно, очень интересно, только зачем вы мне про все это вообще рассказываете?
– А к тому, что по поводу того, о чем вы только что спросили, у меня лично напрашивается только один вариант. Рождение Аделаидой ребенка Дюгамели сумели как-то утаить от всех и в том же 1900 году Аделаиду Дюгамель выдали замуж за какого-то лифляндского барона Карла Ийскюля. Неизвестно, что они для этого сделали и как именно договаривались, но, наверное, им все это что-то стоило. Поскольку новорожденного сына Аделаиды барон записал на свою фамилию. Иначе как бы его, незаконнорожденного, потом смогли определить в Морской корпус?
– Ну да, это, конечно, вряд ли. Кстати, в последующем браке Аделаиды с бароном другие дети были?
– Вот про это папа мне не рассказывал. Вроде бы у этого барона Ийскюля до революции было большое имение где-то под Яумпиебалгой.
– Это где такое? – уточнил я, искренне подивившись очередному откровенно непроизносимому названию.
– Папа говорил, что как будто где-то восточнее Риги.
– Плохо, товарищ младший сержант, что про других детей вы не знаете. И что было дальше?
– Папа вообще очень не любит про это говорить, особенно в последнее время. Короче, потом ему кто-то рассказывал, что у этой Аделаиды на почве несчастной любви развилась какая-то нервная болезнь, а чуть позже у нее обнаружили еще и туберкулез. Она долго лечилась за границей и умерла то ли в начале империалистической войны, то ли незадолго до нее где-то то ли в Ницце, то ли в Швейцарии.
Что значит истинно советский человек – Первую мировую обзывает «империалистической». А раз эта Аделаида страдала не только на голову, но еще и чахоткой, да и померла, судя по всему, в довольно молодом возрасте, другие дети у нее с этим бароном-шпротоловом вряд ли получились.
– Так вот, – продолжал Игнатов. – А уже во время Гражданской папа случайно узнал, что его с Аделаидой сын тогда находился в Петрограде. Неизвестно, успел ли он окончить Морской корпус, но папа сумел выяснить, что он служил на береговых батареях полуострова Инониеми, у деревни Ино.
– Это форт Ино, что ли? – уточнил я, понимая что Парамон Игнатов, похоже, был не слишком-то любопытен относительно своего первого отпрыска. Да оно, в общем-то, и правильно, учитывая, что этот сын уже был как бы и не его.
– Он. И вот, когда в мае 1918 года, красные ушли оттуда, подорвав форт Ино, этот самый сын пропал. Считается, что он погиб при подрыве одной из батарей. Когда я читал про эти события какую-то брошюрку, он был там упомянут в числе других погибших красвоенморов.
– Как его, кстати, звали?
– Владимир или Вольдемар Ийскюль.
А скорее даже, наверное, какой-нибудь Вольдемарас. Вольдемарас Карлис Ийскюль – звучит. После революции для тех, кто возжелал остаться на территории «лимитрофов», такое было в порядке вещей, в октябре 1917-го человека могли звать Владимир Якубов, а год спустя – глядь, а он уже перекрестился в Вольдемараса Якубовса. Дело житейское.
– Ну и какие выводы можно сделать из вашего рассказа, товарищ Игнатов?
– Я вот чего подумал, товарищ майор, – а вдруг этот чертов Вольдемар тогда остался жив, а потом ушел к белым или белофиннам? Папа, кстати, такую возможность не исключил.
– То есть вы хотите сказать, что он до сих пор не верит в то, что юный Вольдемар погиб?
– Вот этого я не знаю. Дело в том, что кроме него при подрыве батарей форта Ино числятся погибшими еще человек тридцать, могил которых никто не видел. Пишут, что батареи тогда взрывали в большой спешке, лишь бы они не достались белофиннам. В некоторых книжках написано, что там вообще была измена и кто-то из бывших офицеров хотел сдать батареи белофиннам в целости и сохранности, из-за чего погибшие красвоенморы подорвали огневые позиции и погреба с боезапасом вместе с собой. При этом очевидцы тех событий рассказывают совсем не то, про что пишут в книгах. Так что, если человек значится в списках погибших, но нет ни свидетелей его смерти, ни даже могилы, это неизбежно наводит на некоторые размышления.
– Что сказать – умный у вас папа, товарищ младший сержант. Да и сами вы тоже, как я погляжу, не дурак. Ладно, как говорится, замнем для ясности и примем эту вашу версию за рабочую. Я по своей линии, когда будет такая возможность, эту информацию доложу наверх кому надо, а уж они там пусть проверяют, если сочтут нужным. А вы, товарищ Игнатов, не вздумайте никому рассказывать о нашем сегодняшнем разговоре. Даже папе и маме. Да и о мандате за подписью товарища Мехлиса тоже помалкивайте. А то мало ли. Сами знаете, как у нас бывает – узнают о родственнике за границей, и прощай, нормальная жизнь, университет и прочее.
Если точнее, меня больше беспокоило, чтобы будущий академик чисто случайно (например, по пьяни или в каком-нибудь личном разговоре про другое) не натрепал каким-нибудь местным командирам, политработникам и прочим особистам о том, что какой-то странный столичный майор с подписанной самим Львом Захаровичем Мехлисом ксивой, которому явно больше нечем было заняться, вдруг приперся прямиком из Ленинграда к нему в окружение, и все только лишь для того, чтобы узнать про какие-то там папины «ошибки молодости». Если он так, не дай бог, сделает, они точно офигеют (поскольку на самом деле меня здесь как бы нет, сюда никого похожего не посылали и никаких полномочий ему не давали, а мой здешний однофамилец, реальный корреспондент «Красной Звезды», еще даже не приехал из братской Монголии) и сильно возбудятся, потому что, по их представлениям, я буду выглядеть стопроцентным вражеским шпионом. При этом самого Игнатова и его родителей могут очень крепко взять за цугундер, в результате чего биография нашего дорогого Объекта снова может претерпеть серьезные и не предусмотренные ранее изменения. Так что пусть лучше этот будущий теоретик темпоральных полей стоит, боится и помалкивает себе в тряпочку.
– А про университет вы откуда знаете? – удивился Игнатов.
– Ну, некоторые элементарные вещи, вроде места, откуда вас выдернули в ряды РККА, в личном деле все-таки значатся.
– Что значит «выдернули»? – прямо-таки вскинулся еще более удивленный потенциальный академик. – Я вообще-то на эту войну пошел добровольцем!!
Ну и дурак – чуть не сказал я на это вслух, но, к счастью, вовремя спохватился.
